биту, паразит осел на асфальт.
Тут я пригляделся и к своему удивлению узнал в этом амбале с рыхлой рожей голема по имени Семён Мастак.
Вот чего до сих пор не пойму, так это того, зачем чернокнижники создают столь мутных существ. Пользы от них ноль, головной боли — дофигища. Однако создают. Глупый ли это вызов Творцу или тщеславное желание обзавестись приметой могущества, но как только входит чернокнижник в силу и достигает уровня, на котором позволено применять формулу Элиезера из Вормса, тут же шлёп-шлёп, тяп- ляп — создаёт себе бездушного помощника из всякого подручного хлама. Хорошо, когда при себе держит, это ещё ладно, это ещё для окружающих терпимо. Худо, когда голем без хозяина остаётся. Вот это вот — настоящая беда для всей округи. Брошенный хозяином голем, что пуля со смещённым центром тяжести: не известно, куда влетит, что натворит и откуда вылетит.
Семён Мастак — как раз такое бесхозное чучелко.
Сотворил его лет тридцать назад старик Самуилов Аль Самуил Ибн Самуилович — главный колдун 2- го посёлка энергетиков. Сотворил, а сам куда-то сгинул. Говорят, вышел как-то раз на балкон поутру зарядку сделать, а жена через пять минут выглянула — что за ересь? — нету старого горбуна. Только тапочки, подтяжки и гантели лежат. Что, куда? — неизвестно. И с той поры, как ушёл Аль Самуил Ибн Самуилович, управы найти на Сеню нет никакой возможности. Даже у молотобойцев и у тех руки опускаются. Поймают другой раз, по голове примерно настучат, а он назавтра вновь грабит и насильничает. Пробовали магией усмирить, но что магия тому, у кого души нет? Щекотка. Остаётся только убить. Это в принципе возможно, но прежде нужно дождаться, когда он сам кого-нибудь убьёт. Только тогда можно будет стереть букву «Е» в магическом слове ЕМЕТ, начертанного у него на макушке. А до этого — нельзя. Глупый, конечно, закон. Однако, как говорится, закон глуп, но он закон. К тому же, надо принимать во внимание, что голем не просился в этот мир из небытия. Насильно притащили. И опять же забывать нельзя: зло творит он не со зла. Какое может быть зло-добро у того, у кого души нет? Не со зла буянит, от бездушия. Сомнительное, конечно, смягчающее обстоятельство, но всё же.
Неожиданно быстро очухавшийся Мастак тоже меня опознал.
— Ах, ты, гадьё патлатое! — заорал он и вновь попытался огреть меня битой.
Увернувшись, я — ндыщ! — врезал ему ногой по челюсти. От души врезал. Было за что.
Подобрал отлетевшую биту (и откуда они только берутся в нашей неритмичной стране?), дождался, когда соберёт мутные гляделки в кучу, и поинтересовался:
— Как? Успокоился?
— Ах ты… — рванулся он было снова, но увидел, что я замахнулся его же оружием, и сдержал порыв.
— Ты чего, гопата ушастая, творишь? — спросил я.
— А ты, тля, чего? — задал он встречный вопрос и показал на покорёженный зад своей тачки.
— А нефиг, — огрызнулся я.
Голем подскочил машине, провёл рукой по вмятине, взвыл от обиды и, обернувшись ко мне, заверещал:
— Ну ты, дракон, попал! Ну, тля, ты попал!
Я включил дурака:
— Куда попал?
— На бабки ты, дракон клёпанный, попал.
— Ты что же, гопата ушастая, думаешь, ремонт оплачу?
— А то, тля.
— А ху-ху не хо-хо?
— Заплатишь, тля.
— Скорее ты мне.
— Ты, тля.
— Гаишников вызовем?
Голем, вспомнив велосипедиста, подавился заготовленной фразой, но уже через секунду гордо заявил:
— Грязь танков не боится.
Однако настаивать не стал.
А мне между тем в голову пришла забавная идея.
— Слышь, Сеня, — предложил я, — а давай как реальные пацаны: встанем в линию, два свистка в зенит и по газам. Я тебя «сделаю» — ты платишь. Ты меня «сделаешь» — я плачу. Слабо?
— Где, тля? — сразу загорелся голем. — Здесь?
Я покрутил пальцев у виска.
— Дурак, что ли?
— А тогда где, тля?
— Поворот на Бургазай знаешь?
— А то, тля.
— Вот от него и до упора. Кто шлагбаум первым поцелует, тот и король. Ага?
— Не вопрос, тля.
Через пятнадцать минут мы уже стояли на старте.
Он показал мне правую руку от сгиба и выше, я ему — ему средний палец в полный рост, и погнали.
Дорога к Бургазаю меня приятно удивила свежеуложенным асфальтом. Видимо, новые богатые, массово скупающие участки в посёлке, озаботились и скинулись на благое дело. Правда, дорожные работы были ещё не завершены, оттого-то и вышло у нас с Мастаком всё так забавно.
Там, где заканчивался асфальт и начинался грунт, с одной стороны стоял на дороге грейдер, а с другой — бульдозер, и щель между ними была такая, что принять могла только одного. Шансы имели оба, шли буквально нос в нос (я по правильной полосе, он — по встречной), но, увидев эти брошенные на ночь машины, мой соперник прибавил, и стал уходить. Сначала на полкорпуса, потом на две трети. Как ни крути, тачка у него была порезвее. Зато моя — ха! — тяжелее. И я, не долго думая, забил его, как мамонт тузика. Выжал до упора, нагнал, тупо бортанул и проскользнул между Сциллой и Харибдой первым.
Остановившись метров через сорок, я первым делом закурил, и только затем потянулся к мобильнику, который звонил, не переставая, уже минуты две.
— У тебя чего там? — спросил Ашгарр.
— У меня тут лес кругом, луна как юбилейный рубль и кабыздохи заходятся.
— Какие ещё кабыздохи?
— Дачные, какие ещё.
— Ты что — загородом?
— Ага.
— А что Инспектор? Как там наша штучка?
— Штучка на месте. Инспектор отработал, отдыхает. Просил передать тебе, что Ночь Знаний не Ночь Знаний, а Книга — не Книга, а трамвай.
— Чего городишь? Какой трамвай?
— Помнишь, ты на днях мне Замятина читал. Про трамвай, который вёз дракона вон из человеческого мира.
— Ну. Помню.
— Оказывается, Книга — это и есть тот самый трамвай, на котором мы однажды укатим домой.
— Не понял ни черта.
— Приеду, объясню. Ещё вопрос есть?
— Есть. Подскажи рифму на слово «имён».
— Семён.
— Какой ещё Семён?
— Какой хочешь. Например, Семён Мастак. Гопник глиняный.
— Я же серьёзно спрашиваю.
