— Ну если серьёзно, то… Ну, например, «времён».
Ашгарр выругался:
— Блин, точно! Вертелось же на языке… — Помолчал секунду, и забормотал: — В заповедье, богами забытом, где природа не знает имён, та-та-та-та та-та-та та-та-та та та-та-та та та-та времён.
А потом, не попрощавшись, отключился.
Я хмыкнул, недоумённо пожал плечами, выбросил в кусты бычок и стал разворачиваться.
Сенин «нисан» лежал на дороге колёсами вверх, отчего походил на пьяного жука-мутанта. Видимо, когда ткнулся под углом в край экскаваторного ножа, его развернуло и всем корпусом протянуло вверх по стальному изгибу, после чего случилась акробатика — отрыв от земли и переворот на сто восемьдесят градусов.
Лежал он таким образом, что мешал проезду, пришлось боднуть.
Мастак, зажатый между сиденьем и надувшееся подушкой безопасности, кряхтел и постанывал. А когда услышал, что я подхожу, прохрипел:
— Вылезу, убью. Тля буду, убью.
— Умоешься, — сказал я, присев рядом на корточки.
— Не жилец, ты дракон. Копец тебе. Ты меня, тля, понял?
— Ты меня, гопник оборзевший, на «понял» не бери. Понял?!
Голем, осознав, что гнилые базары не прокатят, заныл:
— Какого ты не по правилам? А, дракон? Какого, спрашивается?
— Мне приз за fair-play не нужен, — признался я.
— Но, тля, ни буя не честно же.
— Зато справедливо.
— Сука ты дракон.
— Всё, я обиделся. Хотел вытащить, теперь передумал. Прощай, чмо глиняное.
Я поднялся и направился к своей колымаге.
— Э-э-э, эй, куда ты?! — закричал голем. — Драко-о-о-он!
— В мире ещё так много несправедливости, — кинул я через плечо. — Мне нужно спешить.
— А я?
— А тебя работяги с утра вытащат. Если, конечно, волшебное слово вспомнишь и ящик пива выкатишь.
Только я отъехал, вновь позвонил Ашгарр.
— Чего я звонил-то, — сказал он.
Я усмехнулся:
— Тебе лучше знать.
— А вот чего: тебя вампир прокурорский искал. Не смог на твою тыкалку дозвониться, на меня вышел.
— И чего хотел?
— Сказал, тема есть. Ждёт тебя завтра полпервого.
— Где?
— Как и всегда — у Жонглёра.
— Ну и отлично. Это всё?
— Всё. Нет, подожди. Я тут зачин с твоей рифмой сочинил, послушай, что вышло.
И он продекламировал:
В заповедье богами забытом,
Где природа не знает имён,
Укрепляем осмысленным бытом
Обветшалые связи времён.
— Как? Нормально? — закончив, поинтересовался Ашгарр.
— Потянет, — сказал я. — Только последние строчки — плагиат.
— И у кого, по-твоему, я эти строчки тиснул?
— У меня. Я тут на днях одной девице сказал то же самое и теми же словами.
— Это не в счёт.
— Почему?
— Потому что ты — это я. А у себя украсть невозможно.
— Логично. А это ты для кого взялся сочинять?
— Не для кого. Для себя.
— Если для себя, то в свете того, что я сегодня узнал, нужно последнюю строчку закончить так: «Разрушаем разнузданным бытом обветшалые связи времён». Не укрепляем — разрушаем. Потому что мы драконы, а не люди. Якши?
— Художника всякий обидеть может, — пробурчал оскорблённый Ашгарр и отключился.
А мне уже было не до него, я спешил на свидание с незнакомкой.
И вскоре уже стоял у номера 404 с букетом белых хризантем, который нашёл на заднем сидении болида. Цветы чуток повяли, но других у меня не было.
Дверь оказалась незапертой, однако я не стал торопить события, вежливо постучал.
Никто не ответил.
Я ещё раз постучал.
Вновь никто ответил.
Прежде чем войти без спросу, я попробовал повторить заготовленную по дороге фразу. Оказалось, что от волнения забыл её. Помнил только конец, там было что-то насчёт того, что свободный человек, каковым я, дескать, являюсь, «выше всех этих глупых условностей». Враньё. Напыщенное враньё. И насчёт «человека» враньё. И насчёт того, что выше условностей. И вообще — всё враньё.
Решил, глупостей не говорить, только поздороваться. А дальше — как пойдёт.
Досчитав до трёх, ввалился и открыл рот, чтобы сказать «добрый вечер». Да так и застыл на пороге с открытым ртом.
Она спала.
Как читала, лёжа на диване, так и уснула. Только от холода подтянула ноги к животу и свернулась калачиком.
Подкравшись на цыпочках, я накинул на неё край покрывала, потом нашёл пульт и вырубил кондиционер. Сел в кресло, замер. Смотрел на неё и не мог наглядеться. Венера Милосская. Ей-ей, Венера. Только не обнажённая, а в голубых джинсах и мужской рубахе в клетку.
Женщина в мужской рубахе — это всегда трогательно.
Меня тронуло.
Сидел и умилялся весь такой тронутый.
Сидел-сидел, а потом зачем-то решил поднять лежащую на ковре книжку. Поднять-то поднял, да тут же выронил.
Бах!
Незнакомка вздрогнула и открыла глаза.
Она не испугалась, она удивилась.
— Кто вы?
Я показал ключ.
— Вот принёс. Вы потеряли. Там, на улице.
И положил на столик.
А рядом — букет.
Он очень по-детски потёрла кулачком глаза и кивнула:
— Спасибо. А то ресепшн… Спасибо большое. Как вас зовут?
— Егор, конечно.
— Егор, Егор, — попробовала она имя на вкус. — Хорошее имя.
— Мне тоже нравится.
— А меня зовут Ольгой.
