покрыты строительной пылью... Но стоило сосредоточиться – и особняк блистал: роскошная отделка, шикарное парадное, портьеры на окнах... Маша посмотрела на часы. Половина второго ночи. Она вздохнула и позвонила Андрею. Тот долго не брал трубку, а когда ответил, Маша услышала в телефоне гам голосов и грохот музыки.
– Алло! – кричал он.
– Андрей! – орала она на всю улицу.
– Перезвони, Маш, я в клубе!
– Но... Андрей!
– Маш, я тебя не слышу! Завтра созвонимся!
«Обиделся...» – расстроилась Маша. Но она же не виновата! Только как это ему объяснить? И она поплелась к себе. Три дня. Может, пройдут эти три дня, и она умрет. Хотя... Маша с трудом представляла, что пожертвует собой. То есть теоретически она, возможно, была готова, и даже понимала, что это будет правильно, что так надо, но... Как можно добровольно отдать собственную жизнь? Она же не героиня. Нет в ней этого... Она всегда в первую очередь думала о себе – потому и стала ведьмой.
Нет ответа. Может, обратиться к доктору Курпатову? Извините, я стала ведьмой, и теперь у меня есть выбор – убить себя или свою подругу...
Маша вдруг вспомнила, что Ксюша, чьей жизни ничто не угрожает в течение последующих трех дней, мается в избушке у Жабы. Неизвестно, что будет с ними через три дня, а значит, надо провести их так, чтобы потом было что вспомнить – либо ей, либо Ксюше. И она поехала в Серпухов. Ксюша лежала в кровати, но едва Маша вошла, бросилась навстречу – значит, не спала.
– Слушай, какая гадость этот ваш режим по солнцу! – воскликнула она. – Стемнело – и спать! Так же рехнуться можно!
– Подруга, ты свободна! – провозгласила Маша. – Да здравствуют электричество, ночные клубы, ночные телеканалы и прочие блага цивилизации!
– Серьезно? – подпрыгнула Ксюша. – Все в порядке? Ты все уладила? А как?
– Это было нелегко... – Маша покачала головой. Ей было неудобно врать Ксюше, а сказать правду она не решилась. Что они тогда будут делать? Бросать монетку?
– Слушай, я думаю, надо это отметить. У тебя есть лишних три дня, за которые мы можем потратить семь с половиной тысяч долларов?
– Куда поедем? – оживилась Ксюша.
Но Маша решила, что сегодня лучше отоспаться – чтобы завтра хватило сил на все, что может предложить индустрия развлечений. Они поехали домой, отсиделись в джакузи, напились зеленого чаю с мятой и мелиссой и заснули крепким здоровым сном – словно вся жизнь была впереди.
Глава 24
Днем Маша обзвонила всех: Дуню, Варю, Марину, Олю – и назначила общий сбор в кафе «Сад» в девять вечера.
Но правда была в том, что ей хотелось одного – быть сейчас с Андреем, и ни секунды не думать о том, что случится послепослезавтра, и ждать его с работы, и звонить ему на мобильный – просто чтобы услышать, что он очень занят и говорить не может, и писать сообщения: «Скучаю», «Хочу тебя», «Мой мальчик»...
Маша хотела быть рядом с человеком, который навсегда останется «ее мальчиком», а она – «его девочкой», потому что в мальчиках и девочках была какая-то нежность, романтика, свежесть. И она не понимала, почему некоторые люди так хотят взрослеть – так, как они это видят. Многие уже в тридцать словно тяготятся своей молодостью, стремятся к ответственности – и на месте мечтательного молодого человека возникает толстый плешивый мужчина в костюме, который рассуждает как президент, и весь из себя такой солидный, и говорит о своей девушке как о «супруге», и прямо видишь, как они скучно и солидно живут – у них все по-взрослому, без шуток и разгильдяйства, и они изо всех сил создают такой образ, чтобы лет в пятьдесят им наскучило жить.
Ей хотелось плакать – не потому, что все запуталось: это были смешанные чувства – она даже не очень боялась смерти, потому что смерть теперь понимала как открытую дверь, и это было даже интересно, просто она чувствовала себя так, как эти тридцатилетние старики – ей казалось, что она слишком рано узнала о чем-то таком, о чем не следовало знать. Она была слишком земная, и ей хотелось каких-то банальных жизненных радостей, и ей хотелось бояться смерти, и ради этого жить так, чтобы потом не о чем было сожалеть. Маша вдруг поняла, что знание избавляет тебя от страданий, оно возвышает, но ей не хотелось парить – ей хотелось обеими ногами стоять на земле: влюбляться, разочаровываться, спотыкаться, падать и подниматься. Она не была готова.
Проснулась Ксюша, обнаружила Машу в растрепанных чувствах и принялась ее тормошить.
– У тебя что, посттравматический шок? – беспокоилась она. – Ты это брось! Пока мы не потратим семь с половиной тысяч долларов, я тебе расхлябаться не дам! Поехали в «Персонаж», я с Ларисой знакома – купим у нее всю коллекцию!
И они поехали. Одеваться в шоу-руме было намного веселее, чем в магазине: все модели, все размеры плюс ощущение собственной значимости и сопричастности. Они действительно купили почти все – летнюю коллекцию, из которой распродавали образцы, и еще прихватили осенне-зимнюю – на всякий случай, просто потому, что могли – и потому, что хотели. К большому моральному удовлетворению Маши вещи стоили адекватно тому, как выглядели – обычно ее бесило, если русские дизайнеры, пусть даже очень талантливые и хорошие, задирали цены на уровень «Кристиан Диор», – потому что есть все-таки небольшая разница между Диором, которого знает и любит весь мир – причем уже почти сто лет, – и, например, Олегом Бирюковым, о существовании которого догадываются только отчаянные модники. Но у Бирюкова хотя бы качественные вещи – многие же модельеры шили одежду из каких-то кошмаристых тканей и делали вид, что их творения ничем не отличаются от одежды Антонио Марраса... Маша все никак не могла успокоиться после визита в мастерскую одного уж слишком популярного русского модельера, который славился тем, что его страшно любят олигархи. Она тогда занималась рекламным буклетом холодильников – клиенты требовали имиджевой рекламы, что означало холодильник плюс модно одетый молодой человек плюс стильный интерьер, в котором молодой человек наслаждается отношениями с холодильником. Ну, и она поехала выбирать одежду. В мастерской все было хорошо, кроме, собственно, вещей – когда Маша выяснила, что спортивная кофта из толстого неприятного трикотажа с какой-то жутко неуместной отделкой из павловопосадских платков стоит двести евро – и это в мастерской, а в магазине она стоит все пятьсот, то ей захотелось подать иск в Гаагский суд – за нарушение душевного равновесия потребителя.
В общем, «Персонаж» сделал ее счастливой, хотя денег все еще было слишком много. Они с Ксюшей съездили в салон красоты – и сделали все, включая укладку и макияж, даже немного покапризничали насчет излишества румян, а потом отправились домой – разбирать вещи.
Вечером поехали в «Сад», где их уже ждали Дуня, Варя и Оля.
– У меня сегодня был секс на трассе! – восторгалась Дуня.
– Да ладно? С кем? На ходу? – посыпались вопросы.
– Девочки, это была просто мечта всей моей жизни! – Дуня тянула резину. – Еду я по МКАД, и вдруг меня подрезает какой-то маньяк в тазике...
– В чем? – опешила Варя.
– На «восьмерке»! Причем я дальше еду спокойно – вы же знаете, я на придурков нервы не трачу. Так он опять меня подрезает и еще орет, что я права купила и ездить не умею – а я тащусь семьдесят кэмэ в час в одном ряду! А он, понимаете, уже красный такой, ему жарко – машина-то без кондера, и чувствуется – башня у него вся протекла... А потом он совершенно охамел и стал мне орать, что я – сука! А у меня в машине лежал водяной пистолет – мы с Антоном ездили на Клязьму на шашлыки, и он с ребятами накупил этих идиотских пистолетов – они просто нереально похожи на настоящие, и вот я беру этот пистолет, высовываю из окна и кричу, что сейчас его замочу! – она расхохоталась. – И самое главное, что я ведь не врала – я его реально замочила, в этом пистолете, наверное, литр воды! Видели бы вы его лицо!
– А у меня роман с мужчиной, который не хочет приводить меня в свою квартиру, – заявила Оля.
– Как это? – удивились все. – Он женат?
– Вроде нет... – Оля пожала плечами. – То есть паспорт я его посмотрела, причем совершенно легально – сказала: «Давай паспорт, а то я чего-то не понимаю!» – и он дал. Понимаете, он весь такой
