дремы, замутненной успокоительным, которое она приняла в три часа ночи, разволновавшись почти до истерики.
– Супер, – резюмировал Гриша.
– Ты уверен? – сонно прошелестела Настя, у которой от возбуждения и резкого подъема трепыхалось сердце.
– А чего это мне не быть уверенным? – возмутился Гриша.
Настя с трубкой ушла на кухню, попила водички и более или менее внятно изложила сомнения Маши.
– Маша – с Уралмаша! – негодовал Гриша.
Он ее успокоил. Гриша был хитренький – не погружался в мутные воды «кино не для всех», но и брезговал откровенно коммерческими проектами, то есть откровенно коммерческими продюсерами, которые не давали развернуться, выкручивали руки и боялись, что зритель не поймет.
Гришу отличали премиями, лаврами и пафосными рецензиями в «Афише», что делало его, с точки зрения Насти, авторитетным товарищем.
Настя на несколько дней арестовала Гришу, приковав его к своему рабочему столу, – вместе они наваляли достойный сюжет, который не страшно было показать капризному писателю.
И поехали к Гранкину в гости.
Максим жил у Гали – временно, пока у него на Чистых прудах шел ремонт. Поэтому тащиться пришлось в Медведково.
В трехкомнатной квартире было слишком много подвесных потолков, синего ламината – наверное, Галя чувствовала себя одновременно Тельмой и Луизой, когда отчаялась на этот шаг – синий пол и отделка под кирпич. Квартира казалась нежилой – так мало здесь было разнообразия, вкуса и уюта.
Недаром Леночка сказала, что Галю чуть инсульт не разбил, когда она увидела Настину спальню: балдахин из сочной мексиканской ткани, черная шкура на полу, непальские маски на стенах и картины известного художника Бруя.
Максим принимал в комнате, где стоял купленный нарочно для переезда к Гале компьютерный стол, кресло на колесиках и диван из «ИКЕА» – знаменитый синий диван ценою в две тысячи рублей.
Галя ощутимо гордилась апартаментами – видимо, эта обстановка была вехой в ее богатой событиями жизни, и все подчеркивала, что шторы приехали из Италии, а кухня – из Финляндии.
Где-то через полчаса Гриша попросил чаю, и Галя с крестьянской прямолинейностью притащила три кружки чая и шесть кусков сахара.
– К чаю у нас есть что-нибудь? – поинтересовался Максим.
Галя притащила «юбилейное» печенье и соевые батончики.
– Торт съели? – намекнул Гранкин.
– Сейчас посмотрю, – с недовольством ответила жена.
Она все-таки донесла до них початую коробку шоколада «Линдт» и остатки фруктового торта. Как мило. Беспокоится, наверное, чтобы Настя с Гришей не проглотили слишком много калорий.
Максима, впрочем, поведение жены не смутило. Он что, идиот?
Или, может, один из тех творцов, что живут на страницах собственных романов, а по жизни продвигаются вслепую, на ощупь?
А Галя, типа, бультерьер-поводырь. Держит руку на пульсе. Дышит в затылок. Она что, не понимает, что мешает, сидя за спиной на стуле?
Максим читал, перечитывал, спрашивал, выслушивал пояснения, кивал, но ничего толком не сказал.
– Вы хотите, чтобы я писал сценарий? – с оттенком ужаса спросил он.
– Ну... – Настя пожала плечами. – Есть варианты.
– Какие?
– А вы готовы к работе?
Максим задумался.
– Не могу сейчас ответить.
«А если я тебя ударю по голове этим вот подносом, может, решение просто выскочит наружу?» – подумала Настя.
– Мы можем нанять сценариста, который сделает черновую работу, а вы напишете диалоги и внесете поправки, – предложила Настя.
Конечно, тратиться на лишнего сценариста не очень-то и хотелось, но, возможно, этот тугодум не потребует слишком много денег. Он же, типа, не бедный.
Договорившись, что Максим позвонит, Настя с Гришей уехали несолоно хлебавши.
– Что думаешь? – спросила Настя, не успев завести машину.
– Жена у него... того... – глубокомысленно заметил Виккерс. – А так... Клиент созрел.
– Да? – оживилась Настя. – А что жена?
– Да мразь!
Настя чуть его не расцеловала. Ура!
Надо как-то избавиться от Гали, поглядеть, как Максим ведет себя на воле, в пампасах. Может, он классный?
Он позвонил на второй день.
– Настя, я рядом с вами, вы заняты? – спросил он.
Минут через пять Настя уже показывала ему офис, знакомила с людьми. И любовалась на его прекрасную задницу в темно-синих потертых джинсах. Писатель оказался мускулистым – простая белая футболка оттеняла поблекший загар, голубые вены на руках, подтянутые мышцы и жилистые запястья. Он был стройный и крепкий – именно такое сочетание заводило Настю с полоборота.
Маша, кстати, была чертовски мила, дала Гранкину визитку.
А спустя полчаса они уже устраивались в ресторане с видом на Аптекарский садик.
– Максим, знаете, мне страшно с вами говорить о работе, – призналась Настя.
Все это было странно. Она уже сожалела о том, что поддалась своим истерическим намерениям. Может, не стоит искушать судьбу? Может, ее удел – незамысловатые сериалы, фильмы, которые смотрят от нечего делать – словом, все то, что соответствует пониманию «европейское кино»? Может, она вообще себя переоценивает?
Тоже мне, влюбилась в роман. Или в автора? Или в героя?
А что, если она и сама не поняла, как обидел ее Боря? Ей тридцать четыре. Однозначно, это не восемнадцать. И даже не двадцать. Что если у нее просто кризис и надо делать ноги, пока она не выкинула на ветер деньги, время, репутацию?
– Почему? – он откинулся на спинку стула и оценил ее мужским таким взглядом.
– Потому что вы наверняка скажете, что вам все это не нравится, и мне придется ударить вас вазой, – Настя кивнула на букет полевых цветов в тяжелой стеклянной вазе.
– Гм... – он смешно наморщил нос. – Все так серьезно?
– Серьезно?! – Настя совершенно неожиданно для себя слетела с катушек: – Максим, сколько вам лет?
– Тридцать два...
– Максим, вам тридцать два года, вы бизнесмен, занимаетесь исключительно творческим производством вешалок... так вот, все это настолько увлекательно, что вы решили написать роман, и не один, по вашей книге сняли отстойный фильм, и теперь вы не только широко известный в профессиональном кругу поставщик плечиков, но и автор, лауреат Букера, наплевавший на то, что литературой можно зарабатывать хорошие деньги. Вы словно родили ребенка и отдали его в детский дом, вам плевать на то, что из него вырастет, вы смеетесь над теми, кто не может забеременеть, и считаете, что все это в порядке вещей! Вы хотя бы понимаете, что должны лично мне?
Ой, как Настю занесло! Но остановиться она уже не могла – это был аффект, пан или пропал.
– Что?!
– Вы дали роману жизнь, а теперь хотите, чтобы он сидел в четырех стенах! Вы не хотите становиться известным и богатым потому, что у вас есть эти тупые вешалки, и вы портите мне жизнь – мне и еще
