Настя. Но временами ей казалось, что цена за успех слишком высока. Иногда она не могла понять, где она сама, а где главная героиня, – она зачастую даже думала, как та, из кино, и это пугало. «Что со мной будет лет через пять? В кого я превращусь? В марионетку?» – размышляла Настя.
Сейчас она была уверена – на других актерах так не ездили. Вначале Настя думала, что придирается к Кравицу, но все же поняла: у других есть личная жизнь, свободное время, они не так часто появляются в прессе, их не таскают каждый вечер на тусовки.
– Почему я? – спросила она у Паши. – Чего ты ко мне привязался?
– Потому что остальные в лучшем случае могут надеяться на второй план – это в дальнейшем, в большом кино. А из тебя я делаю звезду класса А, ясно? Ничего, дальше будет легче.
– Как это легче? – возмутилась Настя. – Дальше будет только хуже, если я стану звездой, как ты выражаешься, класса А! Ты же меня совсем затрахаешь!
– Я бы с удовольствием, пупсик, – усмехнулся Кравиц. – Но не чувствую взаимности...
– Ты сволочь, Паша... – стонала Настя, сползая в кресло.
– Ты же готова была душу продать, чтобы попасть в этот проект! – воскликнул Кравиц. – Я тебя предупреждал! И ты согласилась! Так что теперь и твое тело, и твоя душа, и твой талант – все принадлежит мне! И не надо тут выделываться, изображать черт-те что... – Он отдышался. – На вот... – Он покопался в ящике и плюхнул на стол толстую пачку денег. – Купи себе туфли.
– Ты прямо как муж из дешевого сериала, – съязвила Настя.
– Дорогая моя, я посмотрел столько дешевых, дорогих, коротких, длинных, хороших, плохих и отвратительных сериалов, что тебе и не снилось, – усмехнулся тот. – Так что дуй отсюда, пока я нежный и чуткий.
– Паша, ты губишь мою бессмертную душу, – заявила Настя, сметая со стола деньги.
– Ты даже не представляешь, как ты права... – пробормотал Паша себе под нос.
Настя не расслышала его слов, хотела переспросить, но передумала – послала воздушный поцелуй и убежала.
А теперь она уже минут десять смотрит на туфли и не может понять, какие нравятся больше. Да плевать ей на туфли! В кои-то веки выдался небольшой перерыв в съемках – неделя настоящего, с утра до вечера, отдыха, – и вот, все остальные уезжают на дачи, на море или же остаются в Москве и спят до часу дня, а она, Настя, как проклятая мотается с одного интервью на другое, просыпается в семь утра, чтобы в двенадцать быть в загородном отеле, где какой-нибудь особо сообразительный редактор модного журнала затеял очередную фотосъемку под девизом «Русская зима – хит сезона!».
Еще две недели назад она билась в экстазе, когда покупала на свои собственные деньги, заработанные нормальной человеческой работой, одежду, обувь, сумки, – и вот теперь тупо уставилась на невероятной красоты туфельки, и ей ничего не хочется!
– Знаете, я лучше возьму вон те сапоги, – сказала она продавщице и указала на сапоги, которые запали ей в душу еще на прошлой неделе.
Настя точно помнила, что просто с ума сходила от сапог – бредила ими, они ей снились, и решила купить их в расчете на то, что, когда полегчает, она сможет искренне порадоваться обновке.
Выходя из магазина с коробкой, еще раз наткнулась на взгляд женщины в шубе. Насте померещилось, что та смотрела с осуждением. И вдруг ей захотелось броситься к ней и заорать во весь голос: «Чего пялишься, сука!» Несколько опешив от захлестнувшей ее злости, Настя поспешила удрать из магазина, пока не перестала себя контролировать.
Саша поставила на стол тарелку с глазуньей: одно яйцо, три кусочка тончайшего бекона, два кружка помидора, петрушка, перец и приправа. Налила черный крепкий кофе – пусть остывает, – поставила рядом стакан свежевыжатого мандаринового сока.
– Матвей! – закричала она. – Завтрак!
– Иду! – отозвался он.
И тут у Саши замерло сердце: она увидела, что возле чашки рассыпались песчинки сахара. Бросилась за тряпкой, поспешно вытерла стол, схватила полотенце, затерла разводы и только тут вздохнула свободно.
«Черт! Что со мной такое?!» – удивилась она, но тут вошел Матвей, и Саша не успела ответить на вопрос, который беспокоил ее уже некоторое время.
– Я становлюсь образцовым семьянином, – усмехнулся Матвей, целуя Сашу.
– Действительно, – Саша развела руками. – Как-то даже неловко...
– По-моему, надо с этим бороться, – улыбнулся Матвей. – А то я отращу живот, начну подмигивать секретаршам, а ты будешь прятать от меня счета по кредитке и заведешь тайную гардеробную, где после твоей смерти обнаружат триста пятьдесят платьев от Шанель – с бирками и вешалками.
– Ой! – поморщилась Саша. – Тебе надо писать сценарии для триллеров...
– По-моему, нам не хватает немного безумия... – пробормотал Матвей, прижимая к себе Сашу.
– Что предлагаешь? Выбежать на улицу голыми и кричать: «Леннон жив!»?
Матвей расхохотался.
– Начнем с тихого домашнего сексуального помешательства... – произнес он и содрал с Саши трусики.
– Ой! – воскликнула она. – Вот это да!
Матвей подхватил ее на руки, положил на кухонный стол и прижался так крепко, что Саша, как обычно, забыла обо всем. Почти обо всем. Нельзя сказать, что кухонный стол оказался самым подходящим местом для любви, но в пылу она не замечала неудобства: затекшая шея, доски, врезавшиеся в позвоночник, прохладная поверхность столешницы были где-то далеко, а рядом был он – страстный, горячий, сумасшедше красивый... Каждый раз с ним было по-разному. Ей даже порой казалось, что это происходило у нее с разными людьми – настолько другим он мог быть, настолько по-новому она чувствовала раз за разом...
Потом он быстро проглотил завтрак, еще раз прижал ее к себе, погладил по голове – его руки прожигали кожу, поцеловал и умчался по делам.
– Задорная домохозяйка... – пробормотала Саша. – Богиня секса и кулинарии...
Она надела унты, длинный вязаный халат, дубленку до пола и вышла в садик. Закурила и уставилась на бледное зимнее солнце.
Все было хорошо. Просто отлично. Любимый мужчина. Красивый дом. Море секса. Океаны чувств. Только... Может, кажется? И все-таки... Он стал странным. Вроде все то же самое... Но почему тогда она так распсиховалась из-за этого просыпанного сахара? Сердце, черт побери, ухнуло, руки заледенели... Может, это именно то, из-за чего ее милые родственницы презирают домохозяек? Может, это нормально?
Но ведь она его боится! Не серьезно, не до ужаса, но иногда Матвей так на нее смотрит, что ей и правда становится не по себе. И еще он слишком властный. Не то чтобы он что-то такое сделал или сказал, но это просто витает в воздухе, это ясно без слов... «Что ясно без слов?» – спросила Саша сама у себя. Но так и не нашла, что же на самом деле ее беспокоит, и вдруг расхохоталась. «Синдром богатой домохозяйки – зверею от скуки!» – подумала она и решила съездить в город, развеяться и пообщаться с сестрой.
Спустя два часа она подъезжала к дому Насти.
– Ась, я буду у тебя через десять минут! – крикнула Саша в трубку, когда услышала голос сестры. – Выползай, давай повеселимся! Ну, хоть пообедаем, я угощаю... Ну, ладно, я поднимусь...
Саша отключилась и с удивлением посмотрела на трубку, словно именно она была виновата в том, что подвижная, энергичная Настя говорила так, будто у нее воспаление легких, и наотрез отказалась выходить на улицу.
– Насть... – Саша открыла дверь и вошла в квартиру, которая встретила ее тишиной.
Сестру она обнаружила в спальне – та лежала на кровати под пледом с коробкой шоколадных конфет и смотрела сериал по Донцовой. На полу валялась коробка с новыми сапогами.
– Эй, ты чего хандришь? – Саша села на кровать и потрепала Настю по плечу.
– Я не хандрю, я отдыхаю... – буркнула Настя и отодвинула Сашу, чтобы видеть телевизор.
– Настя, вспомни, как мы последний раз отдыхали! – расхохоталась Саша. – У тебя что, муки неразделенной любви?
