меня не посадили…
– А уже известно, кто?… – бесцеремонно выпалил Арношт.
Я снова посмотрел на Бубеничека, и Бубеничек безразлично отвел глаза. Анди переводил взгляд с одного на другого. Потом до него дошло.
– Может, у вас был какой-то важный разговор, а я тут влез…
– Нет-нет, – быстро сказал Бубеничек, опережая меня.
– Да и что вообще не важно, – глубокомысленно бросил наш говорун. – По сути дела, важно все.
Мы могли бы беседовать так до изнеможения, если бы Анди не посмотрел на часы:
– Ну, я побежал. Нет, ребята, не то чтобы я с вами не хотел еще посидеть, но у меня свидание.
Арношт многозначительно подмигнул, и пани Махачкова шаловливо погрозила ему пальцем:
– Кто эта счастливая, пан Арношт? Может, я ее знаю?
– Девочки, – вздохнул Анди. – Да разве у меня есть на них время? У меня встреча с Томом Гертнером. Его вы наверняка знаете, пани Махачкова. Он редактор из «Подружки».
– Гертнер? – наморщила лоб пани Махачкова. – Такой маленький, худой?
Томаш Гертнер, редактор из «Подружки», мой одноклассник, был на полголовы выше Арношта.
– Да, – недовольно кивнул Анди, болезненно относящийся к своему росту.
– Его-то я знаю.
– Так я побежал, – попрощался Арношт.
– Мы еще увидимся, – со вздохом сказал Бубеничек.
– Ну, если получится, я попозже опять заскочу, – пообещал Арношт. Наши унылые лица, видимо, вызвали у него жалость. – Смотря по тому, как дело пойдет. Мы… – он вновь дал нам насладиться театральной паузой, – мы вместе пишем мюзикл!
– Помилуй вас бог, – горячо произнес я.
– Что, отбиваем у тебя хлеб? – осклабился Арношт и, поскольку сегодня вечером его просто распирало от избытка философских мыслей – хотя и в пределах его скромных возможностей, – нравоучительно заметил: – «Поделись с ближним, и воздастся тебе».
– Ступай, Анди, – сказал я ласково, – да гляди не переутомись.
– Конечно, – кивнул Анди, – все должно быть в меру. Ну, я побежал.
Я не знаю, как Анди понял мои слова, но он, безусловно, не уловил моей озабоченности его душевным равновесием.
– Идиот, – прокомментировал Вацлав Бубеничек уход диск-жокея.
– Но хороший мальчик, – заступилась за него пани Махачкова.
Бубеничеку, к счастью, отвечать не пришлось, потому что бар стала заполнять шумная публика. Мы перебрались в угол. Новые посетители меня не интересовали. Да я никого из них и не знал.
– Послушай, – сказал Бубеничек, – что ты от меня конкретно хочешь?
– То есть?
– До прихода Арношта мы друг с другом вроде бы объяснились, – напомнил Бубеничек.
– Не в моих силах убедить тебя, – медленно произнес я. – Вот и милиция тоже – верит она мне или нет, не знаю.
Бубеничек кивнул.
– Только я ее не убивал! – продолжал я, подняв руку, чтобы Бубеничек меня не прервал. – Но то, что это знаю я, не имеет никакого значения. Я боюсь, понимаешь?
Бубеничек кивнул.
– Они придут за мной еще не раз и не два. Все время будут приходить ко мне, пока не придумают ничего лучшего. А я бы очень хотел, чтобы они придумали что-нибудь получше.
– Что? – спросил Бубеничек.
– Может быть… – я повертел в руке рюмку, – то, что я тебе сейчас скажу, ты назовешь трусостью и паникерством. Но нервы у меня все-таки не железные… Я хочу им помочь.
– Да, я назову это трусостью и паникерством, – подтвердил Бубеничек. – Говоришь, нервы шалят?
Я промолчал.
– Так я тебе скажу, что невинное дитя они не обидят. Его вообще никто не обидит.
– Постараюсь поверить. И что это я, право, время у тебя отнимаю?
– А то, – задумчиво произнес Бубеничек, – что ты, видишь ли, великий Зорро-мститель.
– Я? Я – псих, свихнувшийся музыкантишка, комплексующий трус, идиот с измотанными нервами!
– Гм, – сказал Бубеничек, глядя не на меня, а на девушку, которая сидела в другом конце бара и всхлипывала. Девушка не была пьяна, но парень, загорелый пижон в кожаной куртке и нелепых темных очках, сидевший рядом, настойчиво говорил ей какие-то явные гадости. Я давненько не видал никого, кто
