страховкой разрушенных ураганом домов. Когда страховой агент уезжал, на лице у него было такое выражение, словно вся его жизнь внезапно пошла наперекосяк.
Иди Марш достала из холодильника банку пива и швырнула ее Кусаке.
— Наше счастье, что нас не забрали в участок, — повторила она в пятый раз.
— Собаки не закрывали свои пасти.
— И поэтому ты решил проделать дыру в потолке.
— Вот именно. — Кусака выпятил нижнюю челюсть, чтобы удобнее было пить пиво. В этот момент он напомнил Иди пучеглазого персонажа из старых субботних мультфильмов. — Я еще разберусь с этими гребаными дворняжками. Сегодня ночью, когда ты будешь спать. Но у меня останется еще три пули, так что выбрось из головы всякие мысли.
— Да, пальба — это твой наивысший талант.
— А ты сомневаешься?
— Собаки привязаны на улице. Они никому не мешают.
Закончив пить пиво, Кусака смял банку и швырнул ее на ковер, затем вытащил револьвер и принялся вращать барабан. Этот жест он явно позаимствовал из какого-то кинофильма. Иди не обращала на него внимания. Она направилась в гараж, чтобы добавить бензин в генератор. Электричество было необходимо, чтобы работал телевизор, без которого Кусака становился вообще неуправляемым.
Когда Иди вернулась в гостиную, Кусака напряженно вглядывался в экран телевизора.
— Шлюх показывают, — сообщил он.
— Повезло тебе.
Иди чувствовала, что тело ее липкое от пота. Ураган разрушил детально продуманную Тони Торресом систему кондиционирования. Но если бы даже она и работала, то холод не смог бы держаться в доме, в котором не было дверей, оконных стекол и крыши. Иди прошла в спальню и сменила свое платье на дорогие белые льняные шорты и бежевый пуловер с короткими рукавами, принадлежащие миссис Торрес. Она бы ужасно опечалилась, если бы позаимствованная одежда не подошла ей, но, слава Богу, миссис Торрес была крупнее Иди всего на три размера. А это обеспечивало прекрасную вентиляцию в условиях тропической влажности, да и мешковатость не казалась такой уж непривлекательной.
Иди оценивала свой новый наряд, стоя перед зеркалом, когда зазвонил телефон. Кусака заорал, чтобы она взяла гребаную трубку!
Хотя Иди и не верила в предчувствия, на этот раз она испытала сильную тревогу, и, как оказалось, не напрасно. Когда она сняла трубку, телефонистка междугородней станции спросила, будет ли она говорить в кредит с «Нерией из Мемфиса».
— Я не знаю никого по имени Нерия, — ответила Иди, стараясь говорить как можно спокойнее.
— Это номер 305-443-1676?
— Я точно не знаю. Послушайте, я здесь не живу… просто проходила мимо дома и услышала телефонный звонок.
— Мадам, прошу вас…
— Да вы разве не знаете, что у нас здесь пронесся страшный ураган!
В трубке раздался голос Нерии.
— Я хочу поговорить со своим мужем. Спросите ее, дома ли Антонио Торрес.
— Послушайте, в доме никого нет, — ответила Иди. — Я проходила мимо и решила, что это может быть какой-нибудь важный звонок. А мужчина, который жил здесь, он уехал. В пятницу погрузил вещи в фургон «Райдер» и уехал. В Нью-Йорк, как он сказал.
— Спасибо, — поблагодарила телефонистка.
— Что? Как вас зовут, леди? — прокричала встревоженная Нерия.
— Спасибо, — повторила телефонистка, пытаясь закончить этот разговор.
Но Иди продолжала:
— Он и какая-то молодая леди наняли фургон. Возможно, это была его жена. Года двадцать три, двадцать четыре, длинные белокурые волосы.
— Нет! Это я его жена! Это мой дом! — взорвалась Нерия.
«Конечно, вспомнила, когда запахло деньгами за страховку, — подумала Иди. — Бросила своего заумного профессора и побежала к тупоголовому Тони».
— Бруклин, — подлила масла в огонь Иди. — Мне кажется, он говорил, что едет в Бруклин.
— Сукин сын, — простонала Нерия.
Телефонистка строгим тоном спросила, не желает ли миссис Торрес позвонить по другому номеру. Ответа не последовало. Нерия повесила трубку. То же самое сделала и Иди Марш.
Ей показалось, что сердце колотится о ребра. Иди машинально вытерла взмокшие ладони о прекрасные льняные шорты миссис Торрес, а затем поспешила в гараж, где разыскала небольшие кусачки с зелеными ручками.
Из гостиной донесся голос Кусаки:
— Черт побери, кто это звонил? Опять жена? — Услышав скрип двери гаража, он крикнул: — Эй, я с тобой разговариваю!
Иди Марш не слушала его. Она пробиралась к соседнему дому с намерением перерезать телефонные провода, чтобы миссис Нерия Торрес не смогла позвонить мистеру Варге и проверить у него всю историю о Тони, молодой блондинке и фургоне «Райдер».
Номерной знак черного джипа «чероки» оказался украденным в районе Тертл Мидоу на следующее утро после урагана. Туда и направлялись в машине Августин, Бонни и Сцинк, когда последний велел Августину остановиться возле палаточного городка, разбитого национальными гвардейцами для тех, кто лишился крова в результате урагана.
Сцинк выбрался из кузова фургона и принялся бродить среди палаток. Бонни и Августин следовали за ним в нескольких шагах позади, наблюдая эту печальную картину. Апатичные мужчины и женщины лежали на армейских койках, хмурые подростки бродили босиком по белесой глине, дети крепко прижимали к груди новых кукол, подаренных Красным Крестом.
— Души людские! — воскликнул Сцинк, взмахнув в возбуждении длинными, как у обезьяны, руками.
Солдаты решили, что у человека просто поехала крыша после урагана, и не обратили на него внимания. Один из гвардейцев раздавал выстроившейся к нему очереди бутылки с минеральной водой. Сцинк продолжал идти по городку. Навстречу ему попался малыш, закутанный в грязную тряпку, одной рукой Сцинк подхватил малыша и поднял вверх.
— Что мы тут делаем? — спросила Бонни у Августина.
Когда они подошли к Сцинку, то услышали, как он напевает удивительно высоким и нежным голосом:
Малыш — лет двух, по мнению Бонни, — был толстощеким, с курчавыми каштановыми волосами и засохшей царапиной над бровью. Он заулыбался, услышав песню, и с любопытством принялся дергать незнакомца за серебристую бороду.
Августин тронул Сцинка за плечо.
— Капитан?
— Как тебя зовут? — спросил Сцинк у малыша.
В ответ тот робко хихикнул. Сцинк внимательно посмотрел на ребенка.
— Ты никогда это не забудешь, да? Насылая ураганы, Господь велит людям уезжать отсюда. Так всем и передай.
Сунув крохотные пальчики малыша себе в ноздри, Сцинк вновь запел гнусавым голосом:
