этому простому шофёру, собирать досье на учёного, занятого секретной работой.
— Видите ли, — заговорила опять Лидия Павловна, — он предлагал переехать в Одессу, его пригласили туда работать.
— Ну, а вы — согласились?
Лидия Павловна вздохнула:
— Ну а что мне оставалось делать?
— Вы правильно сделали, — сказал он и подумал: «Какая, в сущности, казённая, будничная фраза у него вырвалась. Эта женщина нуждалась сейчас, как никогда, в сочувствии».
— Лидия Павловна, я знаю, что вам тяжело. Не можете с ним встречаться — не надо. Но если встретитесь — держитесь непринуждённо. В случае чего — звоните…
Матвеева сидела, опустив голову. Наконец она подняла на Рублёва глаза. В них стояли слёзы.
— Скажите, Сергей Николаевич, в чём вы всё-таки его подозреваете?
— А разве вы не догадываетесь?
— Я хочу знать всё.
— Со временем узнаете. Пока я просто не могу, да и не имею права говорить вам всего. Да всего я ещё и сам не знаю. Ясно одно: Павел Рудник — тёмный и опасный человек.
Она тяжело поднялась с кресла.
— Боже мой, какой стыд! Что же мне делать? Что мне делать?..
Проводив Матвееву, Рублёв тут же набрал номер телефона автобазы, где работал Рудник. Уже знакомый ему кадровик ответил, что ни о каком переходе Рудника на новую работу он не имеет понятия. Теперь Рублёв не сомневался, что его противник задумал какой-то ещё непонятный ход. Нужно было торопиться, пока Клиент не осуществил своего замысла.
Утром в кабинете Рублёва появился Максимов. Вошёл поспешно, с трудом сдерживая распиравшее его торжество. Поздоровавшись и усевшись в кресло, долго просматривал записи в папке.
— Ну, выкладывай с чем пришёл? — поторопил его Рублёв.
— Сейчас, Сергей Николаевич, сейчас. Наберитесь терпения. Не пожалеете. Можете смело выписывать ордер на арест Клиента.
— Так уж и ордер.
— Да, ордер. Это я вам точно говорю. Раскусил я Клиента.
— Так в чём всё-таки дело?
— А в том, что Рудник вовсе не Рудник. Настоящая его фамилия Обухович, Павел Аркадьевич Обухович.
— Как тебе это удалось узнать?
— Очень просто. Благодаря завещанию.
— Давай по порядку.
А по порядку всё выглядело так. Вчера Максимов заехал в Главное нотариальное управление и в списке невостребованных завещаний наткнулся на одно — Обуховича. Старик парикмахер из Одессы завещал своему сыну Павлу Аркадьевичу Обуховичу дом, принадлежавший ему на правах личной собственности, и тысячу двести рублей. Конечно, Максимов обратил внимание на это завещание потому, что имя и отчество, указанные в нём, совпадали с именем и отчеством Рудника. И год рождения, и место рождения тоже.
— Это могло быть и случайностью, — рассказывал Максимов, — но я исходил из предположения, что завещание действительно адресовано Руднику. Самым главным теперь было выяснить, менял ли Рудник фамилию и если да, то когда?
— А главное — почему? — перебил Максимова Рублёв. — Что именно его заставило изменить фамилию?
— Вот на этот вопрос я и искал ответа, — продолжал Максимов. — Пока мне удалось установить через райвоенкомат, что Рудник был призван в армию в тысяча девятьсот сорок четвёртом году, то есть в возрасте двадцати трёх лет.
— Любопытно. Почему его не призвали раньше? Возможно, у него была бронь…
— Нет. — Максимов выдержал паузу и медленно добавил: — Рудник находился на оккупированной территории — в Белоруссии. А в армию был призван в Риге…
— На оккупированной территории? — Рублёв остановил на подчинённом удивлённый взгляд. — Но в анкетах он не указывает этого.
— Совершенно верно. Это я обнаружил случайно — в анкетных данных его отца. Перед самой войной его отец переехал в Могилёв и прожил там до сорок седьмого.
— Но Павел Рудник мог жить в это время в другом городе?
— Нет. В документах я обнаружил справку с места жительства, в которой чётко сказано, что Обухович Аркадий Ефимович проживает совместно с сыном — Обуховичем П. А. и женой такой-то по адресу такому- то.
Несколько мгновений они молчали. Дело принимало совершенно неожиданный поворот. Прошлое Рудника проступало, как строки симпатических чернил после обработки. Но хоть эти строки и становились различимыми, они порождали новые вопросы.
— Теперь нам остаётся доказать, — сказал Рублёв, — что Обухович П. А. и Рудник Павел Аркадьевич — одно и то же лицо.
— Я не сомневаюсь, что так оно и есть. К тому же через час у нас будет точное документальное тому подтверждение.
— Каким образом?
Губы Максимова тронула довольная улыбка.
— В документах я нашёл письмо младшего Обуховича, адресованное отцу. Графическая экспертиза уже заказана. Если она подтвердит идентичность почерков, то…
— То тогда остаётся выяснить, что делал Рудник на оккупированной территории и почему поменял фамилию?
— Наверное, у него были серьёзные причины.
— Не сомневаюсь. Впрочем, тут нам может помочь Могилёвское областное управление. Придётся тебе покопаться в их архивах. Как только поступят результаты экспертизы, немедленно сообщи мне. Я свяжусь с Могилёвом.
Рублёва охватило радостное волнение и чувство огромного облегчения. Многомесячная кропотливая работа явно близилась к концу. Все эти дни он только и занимался решением задачи с огромным количеством неизвестных. И всё это время Катя незримо вторгалась в его расписанную по часам жизнь. Он не выдержал и позвонил ей на работу, ожидая от неё упрёков. Но она ни о чём не спрашивала, была просто рада его звонку.
— Хочу видеть тебя немедленно. А то боюсь опять пропадёшь.
Договорились встретиться вечером в его квартире. Оставшиеся часы тянулись мучительно долго. Наверно, впервые он ушёл из управления ровно в шесть. Дома он сам приготовил ужин, накрыл на стол, зажёг свечи. Когда в прихожей раздался звонок, он вздрогнул как от чего-то неожиданного, хотя каждую минуту ждал этого звонка. Всё в нём напряглось в ожидании.
Катя только что побывала в парикмахерской, и Сергей был весьма тронут и польщён, что она сделала это ради него.
— С трудом вспомнила твой номер квартиры, — бросила она, когда он помогал ей снять плащ.
Сергей игнорировал эту колкость и потащил её за руку в комнату.
— У тебя что, именины? Такой праздничный стол…
— Конечно, праздник.
— Какой же? — спросила она кокетливо.
Вместо ответа Сергей прижал её к себе. Но она упёрлась руками в его грудь.
— Слушай, ты, кажется, слишком самоуверенный тип. Ты думаешь, я Пенелопа?
— А разве десять лучших сынов Эллады претендуют на вашу руку?
— Увы, только один, и тот загадочно исчезает на недели.
— Виноват, моя Пенелопа, твой Одиссей больше этого не позволит.
