— Меня это не интересует, — отрезал Ганс. — Я хочу знать, на каком основании меня поместили в клинику. Насколько помню, я об этом не просил.
— Как не просили? Мне сказали, что вы больны. И хотите лечиться. Ведь так, Юлия?
Юлия пожала плечами.
— Я никого об этом не просил. Хватит меня дурачить, доктор. Мне это надоело. Я хочу, чтобы меня немедленно выпустили отсюда.
— Ах, молодой человек! Если бы я мог сделать всё, что хочу.
— Перестаньте кривляться. Выпустите меня отсюда. — Ганс встал со стула и направился к двери. Но она оказалась запертой изнутри. — Если вы меня не выпустите, я подам на вас в суд. Я обращусь в газеты… — Ганс готов был наброситься с кулаками на лысого карлика.
Доктор тяжело вздохнул.
— Не горячитесь, молодой человек. Вам вредно волноваться. С вашими нервами…
— У меня прекрасные нервы.
— Это нам лучше знать, молодой человек.
— Да кто вы, наконец, такой? И какое вам дело до моего здоровья? — взорвался Ганс.
— Я доктор Розенблатт. — Лысый слегка наклонил голову. — А это моя ассистентка — Юлия Кан.
Тяжело дыша, Ганс перевёл взгляд с доктора на его ассистентку и обратно. Он снова почувствовал своё бессилие. Было ясно, что доктор, если он действительно являлся таковым, состоит в заговоре с теми молодчиками, которые охраняли его, Ганса, на конспиративной квартире. Никакие доводы здесь не помогут. Они будут прикидываться ничего не понимающими дурачками, а если возникнет необходимость, применят силу. «Нет, Ганс, — сказал он себе, — наберись терпения и жди. Придумай что-нибудь. Перехитри их. В этом твоё единственное спасение».
— И от какой же болезни вы собираетесь меня лечить? — спросил Ганс, не сводя пристального взгляда с доктора и его ассистентки.
Сунув руки в карманы халата, Розенблатт прошёлся по комнате.
— Пока ещё трудно сформулировать точный диагноз. Но совершенно очевидно, что у вас тяжёлое нервное расстройство. Вам нужен покой, глубокий сон, прогулки на свежем воздухе.
При слово «прогулки» Ганс подумал о побеге. Да, сейчас нужно смириться, усыпить их бдительность. А когда представится случай — бежать. Бежать как можно скорее.
— А сейчас, молодой человек, разденьтесь до пояса…
Юлия села за стол и приготовилась писать. Розенблатт достал из маленького чемоданчика стетоскоп, аппарат для измерения кровяного давления, молоточек.
Процедура осмотра длилась, наверное, минут двадцать. Всё это время доктор бросал ассистентке латинские фразы, и та что-то торопливо записывала в формуляре. Наконец Ганс остался одни. Но ненадолго. Вскоре открылось окошко в двери, и ему принесли поднос с обедом.
Приняв душ, Ганс почувствовал себя лучше. Он решил взять себя в руки и спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Он вспомнил всевозможные хитроумные побеги из тюрем, о которых читал. Раз другие сумели бежать из тюрем, значит, и он сможет бежать отсюда. Эта мысль взбодрила его.
На подносе он заметил стакан с разбавленным виски. Нет, пить виски на сей раз он не будет. Наверняка туда подмешали какую-нибудь гадость. Как это делали те молодчики на конспиративной квартире. Ведь именно после виски он чувствовал приступы безволия и болтливости. Теперь он будет осторожней. Ганс вылил виски в раковину.
Часов в пять вечера Ганса вывели на прогулку. Он проследовал за санитаром сначала по полутёмным коридорам, потом по полуподвальным помещениям. Наконец они вышли в узкий двор, который огораживали с двух сторон высокий, метра в три, кирпичный забор, а с двух других сторон стены двухэтажного особняка. В обоих концах двора стояли охранники. Не трудно было догадаться, что они настороженно следят за каждым его шагом. «Может быть, крикнуть, позвать на помощь, — думал Ганс, расхаживая взад и вперёд вдоль кирпичной стены. — Нет, бесполезно». Охранники схватят его прежде, чем кто-нибудь успеет прибежать на помощь. Да и кто побежит сюда! Ведь клиника наверняка психиатрическая. Здесь все его доводы не имеют цены. Он не защищён законом. Здесь он целиком во власти лысого гнома. Ганса вдруг охватил ужас: только сейчас он почувствовал всю безвыходность своего положения.
Но допустим даже, что ему удастся бежать. Что ждёт его за стенами клиники? Ведь у него нет документов. Виза его кончилась. Стоит доктору Розенблатту заявить в полицию, и его схватят и водворят назад в клинику. Если в полиции он расскажет свою историю, то там воспримут её как маниакальный бред, как доказательство правоты врачей. Нет, у него есть один выход: пробраться на территорию ГДР — только там он будет в абсолютной безопасности. Только там он будет под охраной закона и сумеет выступить в печати и разоблачить бандитов с конспиративной квартиры.
Большую часть времени Ганс читал или валялся в постели, обдумывая план побега. Наверное, в сотый раз задавал он себе вопрос, зачем и кому он понадобился? Или, вернее, кому помешал? В сущности, он не мог бы пожаловаться, что с ним обращаются плохо. Его прекрасно кормили, за ним ухаживали, лечили. Единственное, в чём ему было отказано, — это в свободе. Но почему? В чём дело?
Наиболее частым гостем в его палате была Юлия Кан. Иногда она появлялась вместе с доктором Розенблаттом, иногда — одна. Она приносила лекарства и заставляла Ганса отвечать на десятки вопросов: «Как спал?», «Как действует синоцетилин?», «Не мучают ли головные боли?». Вначале Ганс отвечал серьёзно. Потом эти вопросы ему надоели — он стал отделываться шуткой.
— Послушайте, — наконец не выдержал Ганс, — неужели вам охота заниматься чепухой? Вы что, действительно считаете, что я болен?
— Так считает доктор Розенблатт. — Она поспешно отвела глаза.
— А вы?
— Я не психиатр.
— Но разве я похож на больного?
— Не знаю.
Он посмотрел на неё укоризненно:
— Вы знаете. Вы всё прекрасно знаете, Юлия. Но вы боитесь.
— К чему эти разговоры? — Она вскинула на него большие тёмные глаза и тут же опустила их. Странно, что в её возрасте в ней было столько застенчивости. Может быть, она стеснялась его прямоты. Но он не стеснялся. Они сами поставили его в такое положение, когда списывается любая экстравагантность. Ему можно всё. Или почти всё. Ганс испытывал нечто вроде наслаждения, когда думал об этом.
— Послушайте, Юлия. Мы же знакомы почти месяц. Разве вы слышали, чтобы я выдавал себя за Юлия Цезаря или Наполеона? Разве в моём поведении вы заметили что-нибудь странное?
Подобные вопросы Ганс задавал и раньше, но как правило, Юлия отмалчивалась. Быстро заполняла формуляр и исчезала, беспомощно улыбаясь на прощание. Но на этот раз она не выдержала:
— Но почему же вы оказались здесь?
— Этого я и сам не знаю. Могу только догадываться. Во всяком случае, дело не в болезни. Я здоров.
— Так говорят многие больные.
— Больные. Но разве я похож на больного?
— Нет, Ганс. Но тогда что же случилось? Почему же вы всё-таки здесь?
Она в первый раз назвала его по имени, и Ганс почувствовал, как внутри него затеплилась надежда. Если у женщин с таким лицом нет доброты и сострадания, то где же тогда их искать?
Больше всего он боялся, что она уйдёт. И потому рассказывал торопливо. Про Москву и университет. Про деда и тётю в Западном Берлине. Про её друзей и Кларка. Про допросы и виски с допингом. Про бессонные ночи и отчаяние.
Она слушала его очень внимательно. Потом долго молчала.
— Ганс, это невероятно, — сказала она наконец. — Такого просто не может быть. — Он заметил, как порозовели её щёки от волнения.
— Как видите, может.
— Но кто эти люди? Зачем вы им понадобились?
— Не знаю. Могу лишь догадываться. Я понадобился разведке. Для каких целей — мне неизвестно. Но
