лежащая на столе. Он уже зная, что это было «убедительное вещественное доказательство» его «диверсионной деятельности».
«Манфред, – подумал Гартман, – долго придется тебе ожидать обещанного подарка».
А мысли Хансена были все еще далеко. Перед его глазами кладбище в тот день, когда они похоронили Эдит. У могилы собрались товарищи, друзья. Потом все ушли. Остались только трое: Гартман, Манфред и он. Манфреду было тогда уже десять лет. Тяжело было смотреть на мальчика. Гартман обнял его за плечи и повел между могилами к выходу. Он помог им перенести это тяжкое горе…
Техник вновь потерял терпение. Он кашлянул. Хансен быстро повернулся. Казалось, он был полон энергии: больше оттягивать нельзя.
– Начинаем! – сказал Хансен и вошел в комнату, где сидел Гартман.
Техник нажал на клавишу, и кассеты магнитофона пришли в движение.
Гартман вскочил со стула, когда увидел Хансена. Он посмотрел на него так, будто увидел привидение. Его лицо стало беспомощным. Затем он понял, в чем дело, и тяжело опустился на стул.
Хансен перелистал бумаги, лежащие на столе, и стал задавать вопросы холодным, ровным голосом. На большинство вопросов Гартман вообще не отвечал, на некоторые только отрицательно качал головой. И тогда Хансен укоризненно заговорил:
– Возьмите себя в руки, господин Гартман. И оставим чувства для лучших времен, если вам вообще можно надеяться на эти лучшие времена… Вы, вероятно, узнаете меня, господин Гартман?
Гартман устало наклонил голову.
– Вспоминаю… Вы тогда выдавали себя за коммуниста… Но были только предателем. Сейчас это для меня ясно…
Голос его прозвучал враждебно. Но это был такой знакомый голос. Голос старого друга. Хансен на мгновение закрыл глаза. Потом сказал холодно и совершенно безучастно:
– Отвечайте на мои вопросы. Больше ничего. Кто послал вас в Нюрнберг?
Гартман ответил коротко:
– Об этом меня уже спрашивал ваш предшественник. Это все сплошное безобразие. Я рабочий и говорил с рабочими. Это все. Для этого меня не нужно было кому-то посылать.
– Все? – Лицо Хансена было совершенно холодно. Он наконец-то полностью взял себя в руки.
– Вы были посланы, Гартман. Не забывайте, мы напрактикованы в этих делах. Почему вы не хотите признать хотя бы того, что являетесь орудием, только орудием? Инструментом…
– Если в этой комнате и находится какой-либо инструмент, то только вы, господин следователь!
Хансен прищурил глаза.
– Это наглость, господин Гартман. Не забывайте, что вы арестованы военной полицией. Ваше положение кажется мне прескверным…
– А вот мне кажется, что ваше положение хуже, господин следователь!
Неплохо парировал старый приятель! Внутренне Хансен даже улыбнулся.
– Гартман, ведь вы интеллигентный человек. Вы сможете сделать у нас отличную карьеру. И единственное, чего мы от вас хотим: учтите свои шансы. Разве мы требуем очень многого?
Гартман улыбнулся плотно сжатым ртом.
– Благодарю вас… Конечно, я был в свое время дураком, посчитав вас коммунистом. Но я не полный идиот. Думаю, такой ответ вас вполне устраивает.
– Но это просто нелепо! – Голос Хансена зазвучал дружелюбно. – Идиот или не идиот, этим мы сейчас не занимаемся, Гартман! На Западе лучше дело обстоит с идеями, на Западе лучшие перспективы, уж это слово вы хорошо понимаете. Но, видно, нужно время, чтобы все это поняли.
Хансен замолчал, а Гартман сказал, наклонив голову чуть набок:
– Парень, парень! Ты еще хотел когда-то переделать весь мир!..
Хансен вскочил на ноги, будто возмущенный этим ответом.
– Бросьте ваши шуточки! Извольте точно отвечать на мои вопросы. Вы сами препятствуете тому, чтобы с вами говорили человеческим языком. Хорошо, у нас есть и другие возможности.
Он взял со стола трубку для подводного плавания, будто забавляясь, провел по ней ладонью. Потом направил безобидную вещицу в лицо Гартману.
– Это было найдено в ваших вещах, Гартман. Трубка…
В глубине сознания Гартман нашел этот вопрос забавным. Он даже подумал: «Знал бы ты, подлец, что ты держишь в руках!»
– Да это детская игрушка, – сказал он громко.
– Вы в этом уверены?
Хансен встал и обошел стол кругом. Ему трудно было выносить взгляд Гартмана.
– С такой трубкой умелый человек может проплыть под водой значительное расстояние. К примеру, вблизи установок военного значения.
Гартман разозлился.
– Эту чепуху мне говорил и ваш предшественник.
Хансен швырнул трубку на стол.
– Послушай, ты! Это тебе просто так не сойдет, это твое упрямство… Да мы можем за военный шпионаж дать тебе два года отсидки, а то и больше!
Хансен изнемогал. Там на стуле сидел его самый близкий друг, заменивший его Манфреду отца. И в то же время малейшая ошибка с его стороны – и он погиб. Но и это не все… А его задание? Кто, кроме него, сможет достать эти проклятые планы операции «Е»? Но и жизнь Гартмана в величайшей опасности! А Манфред? Он будет совсем одинок… Может быть, как раз в этот момент прозвучал голос Гартмана:
– Мне жаль только того мальчика, для кого куплена эта игрушка…
Хансен услышал свой голос как будто бы со стороны:
– Мальчик? Какой мальчик? Мальчик из Федеративной республики? Или оттуда?
– Лучше не спрашивайте, господин следователь…
Хансен почувствовал, что его силы иссякли. Он стал искать способ прекратить допрос. Но потом понял: он должен вести этот допрос до конца, на то есть очень важные основания. Это не Гартмана проверяют. Проверяют его, Хансена. И вполне вероятно, что за зеркалом-окном стоит сейчас кто-нибудь из управления и следит за каждым его словом, за каждым жестом. А кто это может быть, кроме полковника Рокка? Нет, нужно продолжать, нужно продолжать…
– Так что это за ребенок? Откуда? Откуда он?…
Гартман поднял голову так угрожающе, что военный полицейский бесшумно подошел к нему сзади и стал за его стулом.
– Со мной вы можете делать, что вам угодно, господин следователь! Но у мальчика с вами нет никаких дел!
«Промывка мозгов»
Эта последняя фраза Гартмана прозвучала еще один раз, в кабинете генерала во Франкфурте. Все остальное не интересовало полковника, и он выключил магнитофон. Генерал, прислонясь к широкому окну, наблюдал за уличным движением. Солнце заходило, и какой-то заблудившийся лучик коснулся его седины. Генерал обернулся. В раздумье взглянул на полковника. «Молод еще, – думал о нем генерал. – Завидно молод! А пойдет далеко. Лет через пять будет генералом, если все пойдет гладко. А вообще неприятный тип. Такой и последнюю рубашку снимет, только зазевайся». Генерал подошел к столу, достал трубку, коробку с табаком.
– Так… Ну и что же было дальше? – опросил он, закуривая.
Полковник Рокк снял очки и принялся тщательно протирать их чистой тряпочкой.
– Так шло еще два часа. Человек этот всего лишь мелкий коммунистический агитатор. Сам по себе для нас интереса никакого не представляет. Передадим его судебным органам боннской республики, и дело с концом, отсидит свой срок. А хотелось мне показать эти записи допроса вот почему. Не могу избавиться от чувства, что с Хансеном что-то неладно.
Генерал глубоко засунул руки в карманы пиджака и принялся вышагивать вокруг длинного стола для заседаний. «Наконец-то!» – подумал Рокк, хорошо знавший эту привычку генерала.
