– И когда же у больного начинается понос?
– Это нельзя назвать болезнью в обычном смысле, – покачал я головой. – Скорее неким процессом.
В небе снова блеснула молния. Зрелище было прекрасным и слишком коротким, чтобы причинить ущерб моим глазам.
– Процесс, – недоуменно повторил Бобби.
– Человек не болеет. Он… ну, просто меняется.
Засунув противни с пиццей в духовку, Саша осведомилась у Бобби:
– И кто же носил эту рубашку до тебя?
– В пятидесятые годы? Откуда же мне знать!
– А динозавры тогда жили? – поинтересовался я.
– Были, но не очень много.
– Из чего она сделана? – не унималась Саша.
– Искусственный шелк.
– Она отлично сохранилась.
– Рубашки вроде этой не занашивают, – торжественно заявил Бобби. – Их берегут. Перед ними благоговеют.
Подойдя к холодильнику, я достал по бутылке «Короны» для каждого из нас, за исключением Орсона. Конечно, от одной бутылки пива пес не опьянеет, но нынче ночью ему понадобится абсолютно ясная голова. А вот нам, двуногим, было необходимо выпить, чтобы успокоить нервы и придать себе чуть больше смелости.
В тот момент, когда я стоял возле мойки, открывая бутылки с пивом, небо снова прорезала молния, и в этой короткой вспышке я увидел три согнувшиеся фигуры, перебегавшие от одной дюны к другой.
– Они пришли, – сказал я, подходя с бутылками к столу.
– Им всегда поначалу нужно время, чтобы набраться наглости, – откликнулся Бобби.
– Надеюсь, они дадут нам возможность поужинать.
– А то я просто умираю от голода, – пожаловалась Саша.
– Ну ладно, так каковы же симптомы этой «неболезни»? Или как ты его называешь – процесса? – спросил Бобби. – Во что мы в итоге превратимся – в сучковатые обрубки, поросшие мхом?
– У некоторых происходит психологическая деградация, как случилось со Стивенсоном, – начал объяснять я. – Другие меняются физически – в большей или меньшей степени. Вот, собственно, и все, что мне известно. Но, похоже, в каждом отдельном случае это проявляется по-разному. Возможно, некоторые люди вообще не меняются, по крайней мере внешне, а другие превращаются во что-то совершенно иное.
Саша восхищенно прикоснулась пальцем к рукаву рубашки Бобби.
– Знаешь, что это за рисунок? – похвастался он. – Фрагмент настенного панно Юджина Сэвиджа «Пир на острове».
– И пуговицы стильные, – сказала Саша, полностью проникшись осознанием прекрасного в виде старой рубахи, с которым ей посчастливилось соприкоснуться.
– Самые стильные, – согласился польщенный хозяин антикварного сокровища, потирая подушечкой большого пальца желто-коричневую пуговицу с продольными бороздками и улыбаясь гордой улыбкой одержимого коллекционера. – Полированный кокосовый орех.
Саша вынула из кухонного шкафа стопку бумажных салфеток и положила ее на стол.
Воздух был влажным. Поверхность океана надувалась подобно воздушному шару. Вот-вот должна была разразиться буря.
Сделав глоток ледяного пива, я сказал Бобби:
– Ладно, брат, прежде чем я начну рассказывать дальше, тебе кое-что продемонстрирует Орсон – Я подозвал пса и заговорил, обращаясь к нему:
– На диванах в гостиной лежат подушки. Одну из них Бобби подарил я. Принеси ему ее, пожалуйста.
Орсон выбежал из кухни.
– Что вы затеяли? – удивился Бобби.
Саша усмехнулась и сказала:
– Подожди, сам все увидишь.
«Чифс спешиал» 38-го калибра лежал на столе рядом ней. Она развернула бумажную салфетку и накрыла ею оружие.
Каждый год на Рождество мы с Бобби обменивались подарками. Поскольку у каждого из нас было все, что ему нужно, покупая друг другу подарки, мы руководствовались не их ценой или полезностью. Смысл заключался в том, чтобы купить самый безвкусный и нелепый предмет, который только можно найти на рождественских распродажах. С тех пор как нам исполнилось по двенадцать, это стало священной традицией. В спальне Бобби есть специальная полка, на которой он хранит мои подарки. Единственной вещью, которую он считает недостаточно безвкусной, чтобы занимать место на этой полке, является эта самая подаренная мной подушка.
