- После Иокогамы я немного работала в Токио, то же самое, но лучше. В большом ресторане, который назывался 'Онгаку, Онгаку'.
- 'Музыка, музыка', - перевёл Алекс. - Я знаю это место: был там всего пять дней назад.
- В этом ресторане был хороший оркестр. Музыканты много работали - они играли всё, что звучало, как поп-музыка; также и я пела все подряд. Хотели поймать удачу. Лучше риск, чем прозябание, - это мой девиз. Некоторые из тех музыкантов были немного знакомы с джазом, и я учила их всему, что знала сама. Сначала администрация отнеслась к этому новшеству скептически, но посетителям нравилось. Японская аудитория обычно более сдержана, чем западная, но в 'Онгаку' люди рвали на себе волосы от восторга, когда слушали нас.
Алекс отметил, что тот первый триумф был для Джоанны счастливым воспоминанием: слабо улыбаясь, она отрешённо смотрела в сад, забыв, где она находится, глаза её блестели, как будто сквозь время она ясно видела лица и события своего прошлого.
- Во время наших выступлений, - продолжала Джоанна, - обезумевшие слушатели дико и возбуждённо скакали: свинг был для них новой музыкой... а может, и не новой, может, в нём было что-то такое, что они заново открывали для себя. Как бы то ни было, со мной заключили самый продолжительный контракт за всю историю ресторана. Более чем два года я была их главной приманкой. Если бы я захотела остаться, то все ещё работала бы там, но в конце концов я поняла, что мне было бы лучше уйти, если я хочу работать на себя в своём собственном ресторане.
- 'Онгаку, Онгаку' совсем не такой, как вы его описали, - сказал Алекс. - Ничего подобного даже близко. С вашим уходом он потерял очень многое. Сегодня там уже не скачут и даже не подёргиваются. Не что иное, как шумно-пластмассовая ловушка для туристских кошельков. Американцы, кто не особо разбирается в свинге, идут туда, чтобы потешить своё национальное расистское самолюбие и посмотреть, что это за новшество: группа желтолицых играет музыку белых людей. А японцы, я думаю, идут потому, что они помнят, какой 'Онгаку' бывал раньше. Джаз-банд там теперь посредственный, а вокалисту надо вообще запретить петь где бы то ни было, даже в собственной ванне.
Джоанна засмеялась и тряхнула головой, чтобы убрать с лица длинную прядь выбившихся волос. 'Этот жест, - подумал Алекс, - превращал её в школьницу, свежую, нежную, невинную, и ей нельзя было бы дать ни на один день больше, чем семнадцать. Однако, увидев как бы новую грань её красоты, он понял, что ему было не до любования ею: в это краткое мгновение она стала похожа даже больше, чем всегда, на Лизу Шелгрин. Она была точной копией этой пропавшей женщины.
Алекс прочистил горло и спросил:
- А когда вы приехали в Киото?
- Я приехала в июле, во время отпуска более шести лет назад. Как раз был ежегодный Гайон Матсури.
- Матсури... фестиваль.
- Да. Это чрезвычайно хорошо организованный праздник города. Во время его проходят торжества, выставки, театрализованные представления. Веселья и дружелюбия более, чем достаточно. Старые дома, особенно в Миромахи, открыты для публики. Там выставляются фамильные драгоценности и реликвии. Ещё в городе проходит парад самых больших, какие только можно представить, лодок, все они пышно украшены, на некоторых из них на флейтах, гонгах и барабанах играют музыканты. Это впечатляет. Я осталась ещё на неделю и влюбилась в Киото, даже когда круговерть фестиваля закончилась. Работая в Токио, я училась менеджменту, поэтому и решила львиную долю моих сбережений пустить на покупку здания. Так появился 'Лунный свет'. Я наняла самых лучших людей, кого смогла найти, и с тех пор как мы открылись, нам всегда сопутствует успех. Конечно, я ни в коем случае не миллионер. Вот вам, раз уж вы настояли, и история Джоанны Ранд - девушки-предпринимателя. Я вас предупреждала, что она будет скучна по сравнению с вашей. За весь рассказ ни одного таинственного убийства или 'роллс-ройса'.
- Однако, я ещё не зеваю, - сказал Алекс.
- Только потому, что вы слишком вежливы.
- Только потому, что я слишком очарован.
- Помните о нашем договоре о честности.
- Я совершенно откровенен с вами. Я действительно очарован.
- Значит, вы не столь умны, как я предполагала, - сказала Джоанна.
- Хотелось бы услышать ещё что-нибудь.
- Больше нечего.
- Ерунда. Жизнь нельзя пересказать за пять минут, а особенно вашу.
- О, да, - сказала она, - особенно мою. Всеми силами я пытаюсь сделать 'Лунный свет' похожим на ресторан Рика - 'Кафе Америкэн' - в Касабланке. Извините, но опасных и романтических приключений, как у Богарта в кино, со мной не случается и никогда не случится. Я своего рода громоотвод для обыденных событий в жизни. Самый критический момент, который я могу вспомнить, это когда посудомойка сломалась, и два дня всё пришлось делать вручную. Это не тот материал, из которого может получиться блестящий рассказ за обеденным столом, и поэтому я не собираюсь больше говорить о себе. Возможно, вам это и не скучно, а меня - так чертовски утомляет.
Алекс не был уверен, что всё, что рассказала Джоанна Ранд, было правдой. Но её история на него произвела благоприятное впечатление, как и то, в каком виде все это было подано. И хотя Джоанна не была очень-то расположена много рассказывать о себе, когда она начала, в её голосе не было ни колебания, ни малейшего намёка на дискомфорт, испытываемый человеком, говорящим не правду. Та часть её истории, когда она была певицей в ночном ресторане в Иокогаме и Токио, была несомненно правдой. Если бы ей и надо было что-то придумать, чтобы покрыть последние десять лет, то она не стала бы брать факты, которые так легко проверить и опровергнуть, особенно человеку, который собаку съел на этом и имеет лицензию частного детектива, подкреплённую многомиллионным состоянием. Что касается Британии и погибших во время отпуска в Брайтоне её родителей... ну, он не был уверен, что из этого следует. В качестве приёма, обрубающего все вопросы о её жизни до Японии, это было эффектно, но уж слишком удачно. Кроме того, она рассказала пару незначительных фактов, встречающихся и в биографии Лизы Шелгрин. Всё это показалось Алексу слишком большим случайным стечением обстоятельств.
Джоанна развернулась на подушечке и оказалась прямо лицом к лицу с ним. Её колени прижались к его ногам, посылая сквозь него приятное ощущение близости.
- У вас есть какие-нибудь планы на остаток этого дня? - спросила она.
- Я оставил работу немногим более недели назад и уже бессовестно разленился. На остаток сегодняшнего дня я запланировал одну-единственную вещь - переварить обед.
- Если вы хотите посмотреть местные достопримечательности, я могла бы быть вашим гидом ещё несколько часов.
Её колени все ещё были прижаты к его ногам, и чувство близости не проходило. Алекс почувствовал её на первобытном, сексуальном уровне, как ни одну женщину за долгие годы.
Слегка прочистив горло, он произнёс:
- Очень мило с вашей стороны предложить провести со мной время. Но я знаю, когда у тебя есть свой бизнес, всегда найдутся тысячи срочных дел. Я не хочу вам мешать в...
Джоанна прервала его взмахом руки.
- Марико все приготовит к открытию. Мне необязательно находиться там до половины шестого, может быть, шести часов.
- Марико? - спросил Алекс.
- Марико Инамури. Она мой лучший друг и заместитель в 'Лунном свете'. Она вам понравится. Марико - моя самая большая удача с тех пор, как я приехала в Японию. Она заслуживает доверия и проворна: работает, как дьявол.
Алекс несколько раз повторил про себя имя, пока не убедился, что запомнил его. Он намеревался долго и обстоятельно побеседовать с заместителем Джоанны по 'Лунному свету'. Марико, несомненно, знала о прошлом Джоанны больше, чем та пожелала открыть ему. Но он для этой Инамури чужой, и неизвестно, пожелает ли она удовлетворить его любопытство более, чем Джоанна. С другой стороны, если он будет достаточно обаятелен и любезен и сумеет затронуть тему, как бы вскользь и невзначай (Алекс называл это 'ненавязчивым допросом'), Марико могла бы предоставить ему новую ценную информацию о прошлом
