оставшееся пиво, удивившись мельком, как быстро он его прикончил.
– Пойду готовить крабов. Тебе что-нибудь принести?
Элли отрицательно покачала головой, и Ной вернулся в кухню. Положив крабов в пароварку, а хлеб – в печку, он нашел муку, обвалял овощи и налил на сковороду немного масла. Поставил на слабый огонь, включил таймер и вытащил из холодильника еще бутылку пива. Голова кружилась от мыслей об Элли, о потерянной ими любви.
И Элли думала, сидя на веранде. О себе, о Ное, об их отношениях… На секунду она пожалела, что обручилась с Лоном, но тут же устыдилась этой мысли. Ведь она любит вовсе не Ноя, она любит воспоминания об их прошедшей юности. Да, ей взгрустнулось, и это нормально, ведь Ной – ее первая настоящая любовь, первый мужчина – ну как его забудешь? А с другой стороны, нормально ли, что все внутри дрожит, когда он подходит ближе? Нормально делиться с ним секретами, которые она никогда никому не поверяла? Нормально приезжать сюда за три недели до свадьбы?
– Нет, конечно, – прошептала она, глядя в вечереющее небо. – Совершенно ненормально.
Тут вышел Ной, и Элли благодарно ему улыбнулась. Его приход избавил от сложных и неприятных мыслей.
– Придется подождать несколько минут, – предупредил он, усаживаясь.
– Ничего, я не голодна.
Ной ласково посмотрел на подругу:
– Я рад, что ты приехала, Элли.
– И я. Знаешь, а я ведь чуть не передумала.
– А почему же тогда приехала?
«Не смогла удержаться. Меня будто заколдовали», – чуть не сказала она и все же совладала с собой.
– Просто повидаться. Посмотреть, как ты живешь, чем занимаешься.
Ной засомневался в правдивости ответа, но переспрашивать не стал, а лишь поинтересовался:
– Кстати, а ты по-прежнему рисуешь?
Элли пожала плечами:
– Нет.
– А почему? – изумился Ной. – У тебя же настоящий талант!
– Даже не знаю…
– Конечно, знаешь! Была же какая-то причина, чтобы бросить.
Он, как всегда, прав. Причина действительно была.
– Долгая история…
– Ничего, у нас вся ночь впереди.
– Тебе правда казалось, что у меня талант? – тихо спросила Элли.
– Пойдем, – вместо ответа сказал Ной, беря ее за руку. – Я тебе кое-что покажу.
Элли поднялась и прошла вслед за ним в гостиную. Ной остановился и указал на картину, висевшую над каминной полкой. Элли вскрикнула от удивления – как же она не заметила ее раньше? Неужели через столько лет ее рисунок все еще цел?
– Ты ее сохранил?
– Конечно. Замечательная картина.
Элли скептически взглянула на Ноя, и тот пояснил:
– Когда смотрю на нее, то чувствую, что живу. Иногда даже потрогать хочется, настолько она живая. Формы, краски – да все, вплоть до теней. Твоя работа просто изумительна, Элли, я часами готов на нее любоваться. Бывает, она мне даже снится.
– Серьезно? – потрясенно спросила Элли.
– Серьезнее некуда.
Она молчала.
– Тебя что, никто, кроме меня, никогда не хвалил?
– Мой учитель когда-то, – с трудом выговорила Элли. – Да, боюсь, я ему не верила.
Ной молча ждал продолжения. Элли, глядя в сторону, сказала:
– Сколько себя помню, все время рисовала – карандашами, красками… Став немного постарше, начала догадываться, что у меня неплохие способности. Кроме того, мне просто нравилось рисовать. Помню, как я работала над этой картиной, добавляя то одно, то другое, изменяя ее по мере того, как менялись наши отношения. Сейчас даже не помню, когда начала ее рисовать и что именно пыталась выразить, но получилось… то, что получилось. Помню, как в то лето, вернувшись домой, трудилась без остановки. Думаю, таким образом я пыталась забыться, ослабить боль нашего расставания. Кончилось все тем, что я всерьез занялась искусством, поступила в колледж и почувствовала – это именно то, для чего я рождена. В одиночку торчала целыми днями в студии и рисовала, рисовала, рисовала. В эти минуты я чувствовала необыкновенную свободу, радость от того, что создаю нечто новое, прекрасное. Незадолго до выпуска наш профессор, который еще писал критические статьи в одной из газет, посоветовал мне всерьез заняться живописью, он считал, что у меня настоящий талант. А я его не послушалась…
