две липы, но их срубили. Элисон так хотела, и Шарлотта устроила. Потом Элисон стало жаль, и она все повторяла: «Мои любимые деревца, бедные деревца, погубила я вас». Шарлотта сурово осуждала такую сентиментальность. Столько на свете вещей, куда более важных и достойных жалости.
– Без деревьев лучше, – сказала Шарлотта. – Больше света.
Мать снова пробормотала что-то.
– Больше света, – повторила Шарлотта. – Лучше.
Боже, спаси меня сейчас от жалости к ней, взмолилась Шарлотта, потом пусть, но не сейчас. Уходи, уходи с миром. Бедная, бедная мамочка. Она прожила хорошую жизнь, но какое теперь это имеет значение, да и так ли это было?
– Тебе удобно? – спросила Шарлотта. Коснулась подушки, коснулась тусклых волос лежащей, в последнее время постоянно распущенных, что иногда в полумраке делало ее похожей на девушку. Уже ничего нельзя сделать. Она даже подушку не пыталась поправить. Даже подушку поправить, и то ни к чему. И нести еду тоже не надо, хотя уже время ужина. Ей уже не нужна еда, как странно. Хотя сознание еще тлело, многолетний порядок жизни рухнул. Ничего нельзя сделать, дела закончены. В это с трудом верилось. Странное чувство, как после экзаменов, когда книжки, так прочно соединившиеся с повседневностью, можно навсегда поставить на полку. Господи, не дай мне поддаться жалости… убереги меня от сострадания, еще будет время.
– Мисс Ледгард, чай будете пить?
– Нет, сестра, спасибо. Кажется, кто-то звонит. Посидите минуту, я пойду открою.
Шарлотта вышла в коридор. Доктор отворил дверь. Вошли Клер и Джордж, за ними Грейс.
Зачем Грейс пришла, с досадой подумала Шарлотта. Равнодушная зрительница, не более.
– Лотти, дорогая! – громким шепотом произнесла Клер. Она плакала.
– Моя дорогая, – подхватил Джордж. Сжал Шарлотту за плечо. Ладонью прикоснулся к ее щеке.
– Как она? – снова прошептала Клер.
– Снимайте пальто, – произнесла Шарлотта самым обычным голосом. Целый день сражаясь то с жалостью к матери, то с болью, то с ненавистью, сейчас она уже не находила сил на волнение. Да как смеет Клер плакать!
Пришедшие положили пальто в холле. Под пальто они оказались в вечерних нарядах – Джордж в строгом костюме, Клер в чем-то восточном, длинном, зеленом, шелковом, с черной вышивкой. Грейс, не сняв светлого пальто, сунула руки в карманы и прислонилась спиной к двери.
– Красивое платье, – машинально заметила Шарлотта.
– Благодарю, Шарлотта, милая.
Старая песенка.
– Мне сказали, что вы хотите о чем-то поговорить со мной, – обратился доктор к Джорджу.
– Я? А… Да, – ответил Джордж, невольно подчиняясь суровой мужской манере доктора. – Как… э-э… самочувствие? Удастся ли на сей раз вернуть ей сознание? Помню, тем разом…
– На этот, боюсь, не удастся, – ответил доктор, после чего вдвоем с Джорджем прошел в гостиную. Потому что столовая теперь превратилась в спальню больной. Шарлотте приходилось обедать в каком-то подсобном помещении. Слуг не было, а Перл, приходящую домработницу, Элисон уволила, потому что ей показалось, что та украла старинную ложечку, которая позднее отыскалась под диваном. По дому все приходилось делать Шарлотте.
– Лотти, ты, наверное, намучилась ужасно? – вполголоса спросила Клер.
– Не особенно. Пойдемте к ней. Хотя она никого уже не узнает.
Шарлотта отворила дверь, и перед вошедшими возникла Элисон, лежащая высоко на подушках. Сиделка включила ночник. На столике возле кровати, словно жертвенные приношения, поблескивали бутылочки, и было много цветов, даже слишком много. Чем-то похоже на индуистский храм, когда-то виденный Шарлоттой на снимке.
– Мама, Клер пришла к тебе.
– Мамочка, – проговорила Клер. Она никогда раньше так к матери не обращалась.
– Не расстраивай ее, – вмешалась Шарлотта.
Клер приблизилась к умирающей и села в кресло, придвинутое сиделкой. Взяла Элисон за руку и тут же отпустила. Шарлотта поняла почему. Рука была почти мертвая.
Элисон медленно повернула голову. Теперь она, наверное, видела дочку одним глазом. Губы ее зашевелились, она старалась что-то сказать.
– Что она говорит? – попыталась разобрать Клер. – «Устала»?
– Не плачь, Клер. Перестань.
– Прости, Лотти, ты умеешь держаться. А я не вынесу.
– Ну так иди. Ты просила в случае чего сообщить, я сообщила. Попрощайся и иди.
– Как я могу… попрощаться!
– Клер!
– Не сердись…
Открытый глаз напряженно смотрел на Клер, обмякшие губы шевелились.
– Древ, – сказала Шарлотта. – Она говорит – древ… деревья.
– По-моему, нет. Что ты, мама? Скажи мне.
– Может, я попробую? – вмешался Джордж. – Элисон, посмотри, это я, Джордж.
Вошел доктор и остановился возле дверей рядом с сиделкой. Джордж наклонился, всматриваясь в искривленное старческое лицо с некоторым интересом. Эффектная пара, подумала Шарлотта. Густые волосы Джорджа припорошены красивого оттенка сединой. Несмотря ни на что, он выглядит моложаво, уверенно и празднично. Сейчас полон заботы о больной, но вскоре снова вернется к своим акциям и ценным бумагам. Клер, хотя и постаревшая, тоже хороша собой, с лицом, одухотворенным заботой и болью, без этого свойственного ей самодовольно-радостного выражения. Только волосы, покрашенные в насыщенный каштановый цвет и старательно уложенные, своей изысканной волнистостью напоминают, что она собиралась на приятный званый ужин.
Элисон делала усилия, страшные усилия, так что подрагивало веко открытого глаза.
– Что она говорит? – спросила Клер. – Ведь она что-то говорит.
– Зовет священника? – предположил Джордж.
– Нет! – возразила Шарлотта.
– О Боже, может, нам лучше…
– Доктор, как вы считаете? – спросил Джордж. – Достаточно ли она понимает, чтобы…
– Вполне возможно, – ответил доктор. – Наверняка не скажешь.
– Наверное, тогда мы должны… – начала Клер.
– Не говори глупостей, – прервала Шарлотта. – Она не могла сказать «священника». Никогда этого слова не употребляла.
– Но ведь какое-то время она увлекалась католичеством, – напомнил Джордж.
– Никакого увлечения католичеством у нее не было, – возразила Шарлотта. – Она испытывала отвращение к католичеству. Мама, ты не хочешь, чтобы пришел священник, правда? Ни за что не хочешь.
Взгляд открытого глаза переместился на Шарлотту, губы дрогнули, а лицо исказилось от внутреннего напряжения. Шарлотта застыла, стараясь не показать, что задыхается.
– А по-моему, она именно этого просит, – настаивал Джордж. – Она посещала какое-то время одного священника.
– Они обсуждали вопросы благотворительности, а не религии.
– Об этом мы не знаем, – сказала Клер. – И не должны пренебрегать своими обязанностями. Надо позвонить священнику. Как его имя… сейчас, дайте припомнить… отец Менелли.
– Католический священник в этот дом не войдет, – заявила Шарлотта.
Наступило молчание.
– Но если она хочет… – огорченно произнес Джордж. – Вы согласны, доктор?
Он уже не наклонялся над больной, а стоял выпрямившись, серьезный, полный стремления выполнить долг.
