— Теперь тебе его не видать, — назидательно сказал Шепелев, — приобщат к уголовному делу, а по том, видимо, на уничтожение… — Он вздохнул и добавил: — Сам виноват, Ефрем Пантелеевич.

— Жаль. Хороший винторез. Еще от деда, почитай, остался. Годов полсотни винтовке, не менее… — Он замолчал, а потом с недоверием спросил: — Так-таки сразу и на уничтожение? — Он сморщил нос. — Небось, себе заберете? Охотнички…

— Его еще найти надо, Ефрем Пантелеевич. Сам говорил, что не помнишь, куда засунул.

— Найдем! Тама народу никогда не быват. Место дикое, одним словом, Дунькин пуп!

Вездеход подбросило на ухабе. Глухо стукнула об пол привязанная тросом к борту кузова бочка с соляром.

Преодолев преграду, машина пошла вдоль склона. Сквозь крохотные оконца в брезентовой стене замелькали сопки.

— Вон она, изба с сараем… — крикнул Леверьев, повернувшись лицом к люку. — Еще километра три осталось, однако.

Таежник невесело улыбнулся и каменным голосом произнес:

— Радуетесь, небось, что скоро доедем, а я бы ехал и ехал. Можа, в последний раз сюда попаду. Годов много, да и за глупость надо расплатиться еще. Видать, лет семь дадут?

— Семь не семь, а года четыре могут, — солидно ответил оперативник. — Суд полностью учтет все факторы дела.

Тягач, развернувшись на одной гусенице, подкатил к сараю.

Черная от времени стена сруба, кажется, вздрогнула от рыка мотора. Семен, ловко манипулируя рычагами, подтянул вездеход вплотную к развалившемуся крыльцу и выключил двигатель. С крыши рухнул свисающий козырьком слежавшийся снег, припорошив стекла кабины. Где-то наверху, в чудом сохранившихся окнах второго этажа, тихонько звякнули стекла.

«Тишина- то какая, — радостно подумал Шепелев. — Кажется, слышно, как снег падает…»

Неожиданно раздался резкий хлопок и звякнул металл. Шепелев повернулся в сторону раздавшегося звука и обомлел. В ветровом стекле вездехода зияла пулевая пробоина. Сиденье и лежащее на нем ружье было засыпано мелкой кристаллической пылью.

— Ложись на пол! — гаркнул Шепелев. — Из-за угла стреляет, сволочь. — Он выхватил из-под куртки пистолет и, перепрыгнув через Ефрема Пантелеевича, ринулся наружу.

— Сейчас еще жахнет, — едва слышно сказал, скорчившись на полу кузова, таежник.

Впереди съежился на сиденье Леверьев:

— Тебя не ранило?

Ефрем Пантелеевич отрицательно помотал головой и протянул руку к ружью водителя. Тот испуганно отдернул его в сторону. Снаружи послышался голос Шепелева:

— Бросай оружие и выходи… Стрелять буду!

Голос оперативника доносился откуда-то снизу или даже сбоку.

— Под гусеницу лег, — одобрительно заметил Еф рем Пантелеевич, — правильно!

Из- за стены медленно высунулся мохнатый, серого цвета, малахай, сверкнул воронением ствол. Грохнул выстрел. Вторая пуля, прошив брезент, воткнулась с глухим звуком в бочку с соляром. Темная тягучая струя хлестнула из пробоины.

— Заткни ее чем-нито, — прошептал водитель Ефрему Пантелеевичу. Без горючки останемся, однако.

— Чем я тебе ее заткну, — огрызнулся Ефрем Пантелеевич, — пальцем, что ли?

— Тряпочкой какой…

Из — под днища оглушительно громко рявкнул пистолет. Пуля с визгом воткнулась в бревно на полметра выше возникшей было шапки, засыпая снег щепками серого цвета.

«Гляди- ка, — подумал Ефрем Пантелеевич, — опер его на испуг берет. Специально выше стрельнул». — Он после секундной борьбы вырвал у Семена ружье и, вывалившись наружу, выстрелил дуплетом по углу дома. Бревна запестрели мелкими точками попаданий дроби.

Вскочивший из-за гусеницы Шепелев молниеносно вырвал ружье у Ефрема Пантелеевича и швырнул его Семену в кабину со словами: «Не давай ему больше патронов, сопляк!» — ринулся к дому.

За углом никого не было. Только по свежему снегу в глубь леса уходила цепочка следов.

«Эх, черт, теперь его не догнать, — мрачно подумал оперативник. — Интересно, с чего бы это ему стрелять в нас?»

Таежник в сердцах плюнул на снег, оскорбленный недоверием, и выругался. Он посмотрел на еще не пришедшего в себя, скорчившегося на переднем сиденье Леверьева.

— Вылазь, парень, — сказал Ефрем Пантелеевич порядком струхнувшему водителю и медленной уверенной походкой пошел к углу дома. Низко склонившись к земле, он, казалось, нюхал, разглядывал следы убежавшего. Брови его сошлись к переносице, угрюмо нависали над глазами. Из-под них сверкнули недобрые искры неприкрытой злобы. Промелькнули и исчезли.

Шепелев что-то заметил в его взгляде и, не удержавшись, торопливо спросил:

— Что, Ефрем Пантелеевич, встречались?

Старик проводил глазами цепочку следов до самой глубины леса, запахнул поплотнее полушубок и, повернувшись в сторону вездехода, уже на ходу бросил:

— Не приходилось!

Осмелевший Семен, задрав угол тента, осматривал бочку. В пробоине плотно торчал кривоватый сучок, воткнутый таежником.

— Хорошо, что соляр загустел, вылилось не так много, — обрадовался он, — а мог бы, однако, дел наделать… — Без запасу в тайге худо. Теперь ремонтироваться надо. — Он порылся в ящике под сиденьем и извлек кусок пробки. Постругав ее немного перочинным ножом, заткнул дырку в лобовом стекле.

— А где вторая пробоина? — поинтересовался вернувшийся к машине Шепелев. Он мысленно провел линию от угла избы к отверстию в стекле и попытался продолжить ее. Получалась какая-то ерунда. Там, где по расчетам должно быть второе, выходное отверстие, в момент выстрела находилась голова Ефрема Пантелеевича. Сомнений в том, что в ней пробоины нет, как-то даже не возникало…

— Однако, потолок ремонтировать надо, — донесся до Шепелева голос водителя. — Вишь, куды вмазал.

Шепелев вскочил на подножку и посмотрел на крышу кабины. В месте, расположенном над головой водителя, зияло небольшое отверстие с рваными краями. В пробоине шевелился черный от соляра палец Семена.

«Повезло всем троим, — подумалось Шепелеву. — Метил в Ефрема, промазал по мне и чуть не срикошетил в Семена. В числе пострадавших одна бочка солярки…»

— Слышь, охотник, — обратился Леверьев к Ефрему Пантелеевичу, — это чего, «лосем»[1] он в нас пулял, что ль?

Старик степенно приблизился к кабине, оглядел пробоину. Осторожно, словно могла укусить, провел пальцем по рваным краям.

— На «лося» не похоже… — очень серьезно ответил, натягивая на самые глаза треух.

Шепелев подошел к дому, поднялся на крыльцо. Чувствовалось, что раньше здесь кипела жизнь. Остатки резьбы украшали наличники и полуразвалившееся крыльцо. На бревнах еще кое-где виднелись остатки розовой и голубой краски. Он распахнул массивную дверь с полусгнившим резным сердечком, прибитым к ней. Изнутри пахнуло в лицо сыростью и нежилью.

Сразу же за дверью оказалась большая просторная комната. Вдоль стен сохранились дощатые полки, на которых валялись охапка сена, какая-то труха. Под самым потолком, распахнув крылышки, летел чудом уцелевший резной деревянный амурчик, весь покрытый оспинками дроби.

Шепелев не мог отделаться от ощущения, что попал на съемки какого-то исторического фильма. Обстановка напоминала декорации, а может, это он сам, оперуполномоченный уголовного розыска Шепелев, перенесся в начало века…

Казалось, еще один миг, и в морозном пару, громыхая по полу палашом, к стойке подойдет пристав. Твердой уверенной походкой, подметая пол шинелью, проберется к хозяйке шинка, залпом опрокинет угодливо поданную граненую рюмку «Смирновской» и, залихватски крякнув, утрет ладонью рыжие в

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату