– Да, – перебил Крейн. – Маркус Фиренца, я случайно познакомился с ним лет двенадцать назад. Один из птенцов Соловья, необыкновенно талантливый… он мог бы стать великим художником, но всё бросил после смерти учителя. Ты, судя по всему, встретил Маркуса раньше, потому что запомнил его без отметины от удара плетью…
Пересмешник сглотнул и отвернулся, чтобы не показать свой внезапный страх – а потом сообразил, что это бесполезно. Хаген теперь знал, что увидит в зеркале – красивое лицо с тонкими чертами и изогнутыми бровями, правая выше левой. Лицо человека, чью жизнь он уничтожил.
Крейн не заметил смятения собеседника – или не захотел заметить. Вздохнув, прибавил грустным голосом: «Жаль, ему недолго довелось творить», – и отправился на нос корабля, где нахохлившейся птицей восседал Джа-Джинни, всё ещё обиженный на капитана. А Хаген торопливо стер со своего лица черты художника, словно испугавшись, что они останутся навечно.
Но это не помогло успокоить пробудившуюся совесть…
Нами ждал их на пристани, нетерпеливо ходил кругами. Исподволь наблюдая за капитаном, Хаген почувствовал: Крейну не терпится поскорее спрыгнуть на причал. Но человек, рискнувший на такое, отделался бы в лучшем случае сломанными ногами, да и то – при очень большом везении. Поэтому магус не двинулся с места до тех пор, пока с борта не сбросили веревочную лестницу. Хаген и Умберто спустились вместе с капитаном, следом за ними слетел и крылан.
– В-вы что-то узнали? – от волнения правитель начал заикаться. – У Эсме не получается… она говорит, что не сумеет исцелить отравленных… Бедная девушка даже расплакалась от бессилия! О-о, капитан, на вас вся надежда!
– Соберите людей и пошлите их к истокам ручья, который питает водовод, – сказал Крейн без лишних предисловий. – Необходимо отвести воду, чтобы она не попадала в трубы, и тогда тварь к исходу третьего дня издохнет сама. Это всё.
– Всё?! – ошеломленно повторил Нами. – Вы шутите, капитан? С таким страшным оружием нельзя справиться столь просто…
– Можно, – магус нахмурился. – Потому что это вовсе не оружие. Вы слыхали когда-нибудь о
Хаген вздрогнул.
– Неужели вы хотите сказать, – медленно проговорил Нами, – что это не легенда?
– Чистейшая правда, – ответил Крейн. – Эта вещь называется
– Полуживая машина… – пробормотал Нами, и в его голосе послышалось благоговение. – Быть может, мы могли бы её исправить?
Крейн покачал головой.
– Нет, об этом и речи быть не может. Её придется уничтожить хотя бы потому, что наших знаний не хватит, чтобы сделать всё как было. Когда трубы водовода пересохнут, грейна исчезнет – так сказал мне посланец Его императорского величества. Он был… немногословен, но не лгал – ручаюсь. Это всё, что я смог для вас сделать, Нами, потому что… – Крейн запнулся. – По его словам, противоядия не существует. Я сожалею.
На лице правителя Ямаоки не отразилась даже тень той боли, которую он испытал, услышав последние слова Крейна, но его голос сделался совершенно безжизненным. Поблагодарив капитана «Невесты ветра», Нами поспешно ретировался, и Хагену показалось, что он, отвернувшись, украдкой вытер слезы.
Крейн проследил за ним взглядом, потом повернулся к своим морякам.
– Хаген, Умберто. Я должен попросить у вас прощения.
«За что?» – хотел было спросить ошеломленный пересмешник, но Умберто его опередил.
– За то, что сделали из нас приманку? – сказал он с добродушной усмешкой. – Не стоит, капитан.
Хаген промолчал. Он смотрел на посеревшее от усталости лицо Крейна и думал о том, сколько человек – или магус? – может вынести и ради чего он сам пошел бы на нечто подобное.
– Мы возвращаемся в Кааму? – спросил Джа-Джинни. – Ведь задание Лайры выполнено… или нет?
– Тут неподалеку храм Заступницы, – вполголоса сказал Крейн вместо ответа. – В лазарете при храме Эсме лечит отравленных… то есть, пытается. Я собираюсь её навестить. Если хотите, можете составить мне компанию.
Улыбка тотчас же сползла с лица Умберто; он покачал головой и сослался на какие-то неотложные дела на борту. Джа-Джинни, не особо утруждая себя объяснениями, заявил, что хочет сначала отдохнуть. А Хаген отчего-то растерялся и кивнул, хотя понимал, что следует отказаться.
Крейн равнодушно кивнул и зашагал прочь; пересмешнику оставалось лишь последовать за своим капитаном. Храм и лазарет располагались в западной части порта – это были два мрачноватых здания из серого камня; их стены густо увил плющ. Отчего-то Хагену сделалось не по себе, и он почти собрался сказать капитану, что подождет снаружи, как вдруг Крейн обратился к нему сам.
– Полагаю, ты понимаешь, – сказал он негромко, – что Эсме не должна знать о произошедшем между мной и Эйделом Аквила?
– Я буду молчать… – ответил пересмешник столь же тихо. – Но ведь кроме меня ещё кое-кто знает о случившемся. Матросы видели, как несли Эйдела, они…
– Да, – перебил Крейн. – Я понимаю, что всё тайное рано или поздно становится явным. Просто ещё рано. Я… не хочу, чтобы она узнала об этом
Пересмешник хотел спросить своего капитана, как же быть с целительской чувствительностью Эсме, но тот уже толкнул дверь и шагнул через порог. За один лишь миг магус преобразился – расправил плечи, поднял голову, каким-то чудом избавился от усталости, сковывавшей движения, – и Хаген ничуть не удивился, когда увидел на лице Крейна знакомую полуулыбку.
Он вообще теперь ничему не удивлялся…
Они вошли в просторный зал с высоким сводчатым потолком; здесь было тихо и прохладно, лишь где-то снаружи ворковали голуби. На койках, расставленных вдоль стен, покоились люди, похожие на спящих, но их сон был слишком глубок и длился чересчур долго. Хаген шел, исподволь разглядывая восковые лица, запавшие щеки, проступившие под глазами синяки; он никак не мог отделаться от ощущения, что все эти мужчины и женщины на самом деле мертвы.
Две молоденькие девушки, завидев неожиданных гостей, исчезли – словно растворились в холодном воздухе. Эсме, сидевшая рядом с одним из спящих, даже не пошевелилась, но Хаген почувствовал, как его сознания коснулось что-то легкое, нежное: целительница их заметила, просто не хотела отвлекаться. Крейн подошел к ней и остановился, терпеливо ожидая, пока девушка откроет глаза и посмотрит на него.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем это произошло.
– Я не могу, капитан… – страдальчески морщась, произнесла Эсме. – У меня не получается…
– Ну-ка, соберись! – скомандовал Крейн с притворной строгостью. – Чего ты не можешь, объясни?
– Они здоровы… – целительница взмахнула рукой, словно желая охватить весь зал и всех спящих. – Ну… почти здоровы. Но их души блуждают в каком-то лабиринте и не могут отыскать выход. Если оставить всё как есть, через некоторое время они начнут умирать от истощения, но в том-то и дело, что им нужно помочь! А я боюсь идти туда, потому что тоже не сумею выбраться.
– Ты так предполагаешь?
– Нет, знаю совершенно точно… – она вздохнула. – Велин рассказывал. В этом и есть главная опасность исцеления отравленного: ты принимаешь тот же яд, что и он. А здесь яд слишком уж сильный и странный.
– Да, это сложно, – проворчал Крейн и призадумался. Ни Эсме, ни Хаген не стали его отвлекать; целительница неосознанным движением гладила лежащую поверх одеяла руку спящего – это был парень лет семнадцати, и его лицо казалось знакомым. Пересмешник, приглядевшись, сообразил: перед ним Тэррон, сын правителя. Тот самый талантливый картограф…
– Я попробую! – вдруг решительно произнесла Эсме и потянулась к сумке с чудодейственными снадобьями. – Надоело бояться, хватит!
