принесите-ка мне ордер на владение зловредного буржуя Литвинова.
– Ордер, – запнулся домоуправ.
– Именно ордер.
– Его искать надо.
– Постарайтесь, а не то я сделаю так, что Вас никогда не найдут.
– Понимаю-с.
Человек в коже исчез, словно растаял в неярком осеннем свете, бьющем в окно.
– А теперь начнем обыск, – Тыльнер снял пальто.
– Не дам! – завизжала хозяйка, – нет у вас такого права, чтобы рабочих обыскивать.
– А ты, видать, у ткацкой машины на Трехгорке надорвалась, ишь, какую задницу отрастила, – сказал Соловьев и шагнул к дверям в спальню.
Хозяйка, разбросав руки крестом, стала у дверей.
– Не подходи, – заявила она дурным голосом.
– А ну-ка уберите ее, наденьте наручники и усадите в углу, – приказал Тыльнер.
Два дюжих агента с трудом оторвали Котову от дверей и отбросили в угол.
Тыльнер открыл дверь.
Вся комната была завалена платьями, пальто, женскими жакетами, мужскими пальто и шапками.
ЧК.
Манцев закончил читать бумагу Штальберга, сделал в тексте пометки красным карандашом и поднял телефонную трубку.
– Это Манцев… Соедини-ка меня с Феликсом Эдмундовичем… Феликс Эдмундович, доброе утро, Манцев беспокоит. Я бы мог зайти к Вам по важному делу… Прямо сейчас… иду.
Дзержинский стоял, прислонившись спиной к печке-голландке.
– Вы садитесь, Василий Васильевич, не обращайте на меня внимания, спина очень болит. Так что у Вас?
Манцев протянул листки, исписанные Штальбергом.
Дзержинский читал быстро, словно схватывая самую суть.
– Курите, не стесняйтесь.
Он продолжал читать. Потом взял одну страницу и еще раз внимательно просмотрел ее.
– Вы подчеркнули, Василий Васильевич, самую суть откровений этого добровольца-охранника. Каковы предложения? Впрочем, я догадываюсь. В Вашей папке лежит проект вербовки и обязательство Штальберга работать на нас. Так?
– Так.
– Что же Вы ему хотите поручить?
– Работу с интеллигенцией. Писатели, актеры, художники, журналисты.
– А зачем, этот контингент у нас достаточно хорошо оперативно прикрыт. А потом Вы обратили внимание, насколько близко Штальберг прикоснулся к немецким деньгам, вполне возможно, он знает больше чем пишет.
– Возможно.
– А нужен ли нам такой свидетель… да еще хороший журналист?
– Я как-то не подумал, товарищ председатель.
– И напрасно. Меня заинтересовала его встреча с Саблиным. Человек, которого Троцкий грозился расстрелять, вдруг появляется в Москве, в форме командарма, с адъютантом и охраной, шляется по кабакам, кутит, и почему-то интересуется ценностями Мамонта Дальского и Митьки Рубинштейна. Зачем ему деньги. Зимой мы покончили с Кронштадтским мятежом, добиваем антиновщину в Тамбове. Эсеры подняли головы. Они готовят новые восстания, и Саблин прекрасная фигура, чтобы стать королем новой Вандеи.
– Но ведь товарищ Троцкий оказал ему огромное доверие.
– Троцкий, на мой взгляд, типичный политический авантюрист. Пока он в силе, но это ненадолго.
Дзержинский достал папиросу, долго разминал ее, прикурил:
– Вашего патриота-охранника вербовать не надо, пусть работает по Саблину, станет его тенью, а как закончим разработку, Блюмкин знает, что делать.
Спирька Кот.
Обыск закончился. На полу в гостиной были свалены платья, мужские костюмы, несколько пальто, меховые шапки, обувь.
Протокол изъятия вели под непереставаемый вой хозяйки.
– Где домоуправ? – спросил Тыльнер.
– А он, Ваше благородие, товарищ красный сыщик, в квартиру забегал, чемодан хвать и убег.
– Вот чудак, но ничего, мы его найдем. А где проживает Ларионов?
– Так во второй дворницкой, что у черного хода. Он там, супруга ихняя и дочь барышня.
Московский Художественный Театр.
Репетиция закончилась, и вестибюль театра заполонили актеры. Леонидов сидел на бархатном стульчике, ожидая своих друзей.
Первым появился Паша Масальский:
– Олежек, ты уже здесь, рад, рад.
Они обнялись.
– Вася Лыжин пошел говорить с самим.
В глубине коридора показался высокий, чуть сутулый седой мужчина.
Константин Сергеевич, – услышал Олег вкрадчивый Васин голос.
– Чего Вам, Василий Павлович. Если насчет роли в новом спектакле, даже не просите.
– Не за себя, не за себя прошу, коленопреклоненных…
– Любопытно, а кто предмет сей?
– Леночка, Леночка Иратова.
– Иратова, а где она?
– Возвращается с юга.
– И кончился бархатный сезон кинодивы. Ну и что?
– Просят, чтобы мы с Таировым поговорили…
– Причем здесь Таиров?
– Боятся, пишет – любимого учителя подвела…
– Значит, поняла. Это хорошо. Каждый имеет право и даже обязанность ошибаться, чтобы почувствовать всю горечь потери. Когда она изволит прибыть?
– На днях.
