– Господа, – сказал одни из них по-французски, – мы поздравляем новорожденную.
Он подошел к столу, налил в бокал шампанского, выпил.
– А теперь дам прошу снять украшения, мужчин выложить на стол портмоне, часты, перстни, цепочки и наличные деньги. Вы понимаете французский язык.?
– Они просят вас сдать драгоценности, – перевел Арнаутов, – иначе застрелят.
– Благодарю Вас, месье, для писателя вы весьма образованы.
Один из налетчиков начал обходить стол и собирать часы, кольца, браслеты, бриллианты, портсигары.
Он подошел к Арнаутову, взял в руки его серебряный портсигар и часы.
– Мы не грабим нищих, месье, – он положил вещи на стол, но деньги взял.
– Господин Громов, пройдемте в кабинет, там Вы откроете сейф.
За столом тихо рыдали женщины. Только меховщик с Петровки налил себе водки, выпил и закусил балыком.
Главарь и Громов вернулись.
– Прошу всех в ванную комнату.
Гостей гурьбой погнали в коридор.
– Все? – спросил главарь.
– До одного.
Тогда он вышел, открыл дверь и в квартиру вошла высокая, красивая женщина. Она курила папиросу из длинного черного мундштука.
– Ну как?
– Весьма прилично.
– Тогда прошу к столу. Неудобно не выпить за здоровье новорожденной.
Они наполнили бокалы и выпили.
– Кстати, – сказал женщина, – не забудьте протереть бутылки, фужеры и приборы.
Квартира Леонидова.
Маленькая кошечка обежала квартиру, обнюхала углы, даже на поленцу залезла.
Леонидов, раздеваясь, следил за ней.
Он лег, укрылся и сразу уснул.
Кошечка прыгнула на кровать.
Легла рядом, обняла его лапкой и запела.
Они спали, а за окном с курьерской скоростью проносилась осенняя ночь, спеша к непредсказуемому утру.
Семфирополь-Москва.
Лена Иратова проснулась от громких голосов за окном. Поезд стоял. По перрону бегали люди с фонарями, четко прошагала рота красноармейцев.
Лена одела халат и выглянула в коридор.
– Что случилось?
– Ничего особенного, милая Леночка, стоим на узловой в пяти часах от Москвы, пропускаем воинские эшелоны, – ответил Бауэр.
– Это надолго?
– Сейчас явится режиссер и все станет известно.
Лена вошла в купе, взяла туалетные принадлежности и пошла умываться.
Спирька Кот.
Под потолком кружила большая желтая муха, она то вспыхивала ярко, то вновь тускнела и выла противно, на одной ноте, похожей на шум бормашины.
Спирька попытался отмахнуться, но муха не улетела. Он открыл глаза, увидел зеленые казенные стены с мокрыми пятнами, дверь, обитую железом.
Он сел на нары и его начало мутить. Спирька подполз к ведру, заменявшему парашу, и его рвало долго и жестоко.
Заскрипели ржавые петли, и дверь открылась.
– К тебе без соленого огурца заходить нельзя, – сказал выводной.
– Начальник, – с трудом выдавил Спирька, – где я?
– Ну и накушался ты, Спиридон. Дня два квасил?
– Семь.
– Дай тебе Бог здоровья, я с четверти в лежку.
– Ты мне, Христа ради, скажи, где я?
– Так в Гнездяковском, Спиря, в знакомых местах.
– В сыскной значит. Добрая душа, принеси воды, ведро.
Спиридон откинулся к стене, дыша тяжело и часто. Двери отворились, выводной внес зеленое погнутое ведро с выцветшим красным номером семь.
Спирька не то вздохнул, не то простонал, опустил голову в ведро и начал громко хлебать.
– Эх, – выводной покачал головой, – не доведет тебя гулянка до хорошего, Спиря.
А тот все пил. Потом сунул голову в ведро.
Вытащил ее, отряхиваясь как собака.
Брызги разлетелись по камере.
– Теперь не помру. Век не забуду тебя.
В коридоре зычно прокричал кто-то:
– Котова на допрос.
– Пошли, раб Божий, ответ держать будешь.
В кабинете сидели Тыльнер и Оловянников.
– Ну до чего хорош, – покачал головой Тыльнер, – смотри, опух-то как.
– Что есть, то есть, – ответил Оловянников. – Что же ты пил, сердечный?
– Все, – прошептал Спирька, – что попадалось, то и пил.
– А у нас к тебе, Спиридон, вопросов поднакопилось, ответить бы надо.
– Не могу, не соображаю ничего. Похмели, начальник. А то Богу душу отдам.
Спирьку била дрожь, даже стул под ним ходил ходуном.
– А ведь впрямь умрет, – сказал Оловянников, – у нас в депо техник с бодуна пришел и преставился.
– Так что делать? – вздохнул Тыльнер.
– Сейчас.
Оловянников достал из угла большую сумку, в которой деповцы носят инструменты.
– Вам гостинцы вез, да придется их пожертвовать на благо красного сыска.
Оловянников достал из сумки здоровенную флягу.
– Это что, – заинтересовался Тыльнер.
– Первач, спичку поднесешь – горит, жена моя Анна Степановна на черноплодке его настояла.
