приковавшего Коваль к инвалидному креслу. Это сейчас, спустя время, она могла хоть как-то смириться с обстоятельствами и начать жить, а тогда…
Тогда казалось, что все закончилось: киллер, подосланный к Марине злопамятным горцем… но, впрочем, лучше по порядку.
Когда после операции она открыла глаза в палате, то первым, кого увидела, был, естественно, муж.
– Что, те же и больничная койка? – невесело попыталась пошутить Марина хриплым голосом, облизнув пересохшие губы.
– Пить хочешь, детка? – проигнорировал иронию Егор, потянувшись за стаканом с водой.
Она взяла его чуть подрагивающей рукой, кое-как сделала пару глотков, промочила горло и прикрыла глаза, утомившись.
– Болит? – тихо спросил муж, касаясь губами ее волос.
– Болит.
– Может, врача позвать?
– Нет.
Воцарилось молчание, только шум работающего вентилятора нарушал его. Тишина звенела, заполняя все пространство палаты, Марина словно провалилась в вакуум, отключилась от всего. Внезапно ее пронзила одна жуткая мысль, и Коваль высказала ее вслух:
– У меня болит спина, а ниже – ничего. Егор, где мои ноги?
– Где же им быть, вот они, я ж их глажу, – отозвался Егор, и она, закусив губу и пытаясь подавить страх и подступившие слезы, спросила:
– Тогда почему я этого не чувствую?
– Это после наркоза, скоро пройдет, – отведя глаза, неловко соврал Малыш, забыв, что его жена хоть и бывший, но все же врач и о наркозе знает все.
И ей как-то сразу стало ясно, что плохо дело и что Егор в курсе, насколько оно плохо, просто оттягивает, как может, момент, когда и Марина это узнает.
– Оставь меня, пожалуйста, я хочу побыть одна, – выдавила она, отвернувшись к окну.
– Прекрати, не надо, малышка, – попросил Егор, сжав ее руку, но Коваль только покачала головой и повторила просьбу.
Он посидел еще несколько минут и вышел. Марине было так паршиво, так плохо и тошно, что жить не хотелось, но нужно ведь сначала выяснить все до конца – прогноз, шансы…
Коваль решительно нажала кнопку вызова сестры и, когда она прибежала, попросила позвать врача. В палату-люкс к таким, как Марина, доктора летят, теряя тапочки, это она помнила еще по своей работе, так что долго ждать не пришлось – через пять минут заведующий отделением уже стоял перед ней.
– Алексей Иванович, давайте не будем играть в кошки-мышки, – попросила Коваль, глядя в лицо врачу. – Скажите мне честно все, как есть, в конце концов, я имею право знать.
– Марина Викторовна, – начал он нерешительно. – Вы женщина сильная, но ведь есть вещи, которых лучше не знать…
Она перебила его довольно беспардонно:
– Не порите чушь, доктор! Не надо сажать меня на ненужную суету, если я спросила, значит, готова выслушать ответ, каким бы он ни был.
– Ну, раз вы настаиваете… дело ваше, Марина Викторовна, скажу прямо, невеселое. Ранение в четвертый поясничный позвонок, частичная парализация от крестца и ниже. Это значит…
– Что ходить я не буду, – подытожила Коваль, чтобы облегчить ему моральные муки, которые он явно испытывал, видя перед собой красивую, молодую еще женщину, приговоренную пожизненно к креслу на колесах. – Спасибо, Алексей Иванович, это все. – Марина отвернулась, а врач предложил:
– Хотите успокоительного?
– Я что, здорово похожа на истеричку? – холодно поинтересовалась она, не оборачиваясь. – И вот что еще – отмените мне промедол.
– Но у вас боли…
– Я вытерплю! – отрезала Коваль, давая понять, что разговор окончен. – Отмените!
– Ну, как знаете, Марина Викторовна! – вздохнул он, выходя из палаты.
«Что, Коваль, допрыгалась, вернее – отпрыгалась? – завертелось в голове. – Вот все и закончилось, теперь вместо джипа – инвалидное кресло… Атас просто! В каком это фильме главный мафиози сидел в таком кресле, укрытый клетчатым пледом, не помню уже? Черт, какая досада – пледа нет у меня, надо сказать Егору, чтобы купил! Хрен на все дела – я без проблем отдам все Розану, а вот муж, муж… Я не могу, не имею права повиснуть на его шее, и особенно сейчас, когда он – один из наиболее влиятельных строителей в регионе. Я не могу обременять его, надеясь на порядочность и чувство долга».
– Хохол! – заорала Коваль, вытирая выкатившиеся на щеки слезы и зная, что телохранитель сидит под дверью, как пес, не пуская никого и никуда не отлучаясь.
Он прибежал сразу, распахнул дверь и ввалился в палату, огромный, страшный, как всегда.
– Случилось что-то? – В глазах его мелькнуло беспокойство.
– Да. Ближе подойди, орать не хочу, – велела она и, когда он приблизился, взяла его за руку. – Хохол, помоги мне, я не хочу быть обузой никому, я никогда не смогу ходить, понимаешь, никогда! Я не хочу, не могу вечно сидеть в инвалидном кресле, это нечестно, я слишком молода! Умирать нужно красиво и достойно, а главное, быстро – раз, и все, а не так… – Она смотрела в расширяющиеся от изумления серые глаза умоляюще, ждала помощи и понимания, но не тут-то было.
Хохол выпучил на нее глазищи и громким шепотом рявкнул:
– Ты что, Коваль?! Спятила?! Ты о чем меня просишь? Забудь об этом, слышишь? Не смей даже думать! Ты встанешь, я знаю, ты ведь железная девка, я так верю в тебя, да и Малыш все сделает…
– Дурак ты! Здесь ничего нельзя сделать, ничем не помочь, это навсегда. Понимаешь?! И он будет мучиться рядом со мной, не в силах бросить, но и не в силах жить с такой женой. Я не хочу этого.
– Ты ненормальная, Коваль! Больше никогда не заводи со мной таких разговоров, – отрезал Хохол. – Кроме Малыша, есть еще Ветка, Розан, я, пацаны твои. И мы от тебя не откажемся. Ты – последняя, с кем я хожу, не будет больше никого, кого я захотел бы прикрыть собой. Меня так вымораживает, что я не успел, не смог… не хотел говорить, ты не ругайся…
– Что? – напряглась Коваль, почуяв неладное.
– Мы с Розаном… словом, нет больше ни Мамеда, ни его бригады.
– Охренели?! – рявкнула она, забыв моментально о своих проблемах. – Кто разрешил?!
– Не кричи! Мы сами все решили, пацаны собрались ночью и проехались по всем мамедовским, никто не ушел.
– Да вы, два урода, хоть понимаете, что натворили?! – орала Марина, злясь от собственного бессилия и оттого, что эти уголовники спелись и решили все сами, без нее. – С чего вообще вы взяли, что это Мамед?
– А что тут знать? – удивился он. – Я ж киллера прихватил еще там, в кабаке, он не успел даже к выходу дернуться, фраер. Остальное – дело техники.
– Вилли порезвился?
– У-у! Не говори!
– Могу представить! Но теперь вы втравили меня в очередные разборки, а я совсем не в форме!
– Прекрати истерику! – велел Хохол. – Мы не сами, это Малыш велел…
– Да кто, на хрен, такой, этот Малыш?! – завизжала Коваль, трясясь от охватившей ее злости. – Какое право он имеет лезть в мои дела?!
– Он – твой муж.
– Да ладно! И что – это дает ему право голоса?
– Для тебя, может, его слово и не закон, но мы с Розаном… – оправдывался Хохол, довольный, однако, тем, что Марина отвлеклась от мыслей о смерти. Пусть кричит, пусть ругается, пусть даже руки в ход пустит, лишь бы только не говорила больше о самоубийстве, не выглядела такой жалкой, слабой и растерянной.
– Вы с Розаном – беспонтовые козлы! – отсекла она.
