– Да, – кивнул он согласно. – Мы – козлы беспонтовые. Такие уж родились, чертовы уроды.
– Не хами мне! Свободен! И забудь все, что я тебе тут наговорила.
– А хрен-то! – нагло заявил он, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. – Теперь я с тебя глаз не спущу.
Нашла же она, кого о помощи попросить! Этот монстр теперь точно жить здесь будет, но слово свое сдержит.
– Если только Малышу вякнешь, пожалеешь, что родился! – пообещала Марина, закрывая глаза.
Послеобеденный сон принес небольшое облегчение, захотелось поесть и покурить. Хохол сам за сигаретами не пошел, отправил кого-то из пацанов, сидящих за дверью.
– И что же – так и будешь теперь отсвечивать? – поинтересовалась Коваль мрачно.
– Так и буду, – подтвердил он.
– Чтоб ты знал, я больная лежачая, у меня все лежа – и душ, и все остальное.
– Можно подумать, я чего-то не видел! – фыркнул Хохол. – Если что – отвернусь, не обломаюсь.
– Да-а-а! Лоханулась я с тобой! – протянула она, глядя на телохранителя и стараясь уязвить его посильнее, так, чтобы разозлился и ушел, оставил ее одну. – Надо было кого посговорчивее поискать.
– Отстаньте от меня, Марина Викторовна! – официально заявил Хохол.
– А мне скучно! – не унималась хозяйка, привыкшая добиваться желаемого.
– Мне спеть или сплясать?
– Нет, стриптиз хочу! – совершенно серьезно ответила она. – Когда теперь такое счастье привалит – голого мужика увидеть…
– Не надо, – попросил он, пересаживаясь из кресла к ней на постель. – Не грузись по ерунде. Кто сможет отказаться от тебя? – И вдруг тихо добавил: – Если только позовешь, на руках носить буду, а уж любить… сама все знаешь… – Он коснулся губами ее губ, совсем ненадолго, буквально на секунду, а потом встал и вышел, плотно закрыв дверь.
Марина прекрасно понимала, что сказал он так не из жалости, он действительно готов был делать это и делал бы, если бы она позволила. Хохол не мог или не хотел понять одну простую вещь: Марина не могла стать обузой и ему тоже, она слишком привыкла быть свободной и независимой.
Вечером приехала Ветка, привезла огромную охапку желтых хризантем, любимых цветов Коваль. Марина зарылась в них лицом и успокаивалась от запаха – почему-то пахло семечками, и именно это ей нравилось. Хохол развалился в кресле, читая журнал, а Ветка, присев на край кровати, шепотом пересказывала подруге подробности кровавой драмы с Мамедом.
– Ты-то как узнала? – удивилась Марина, понимая, что уже двое суток эта новость обсасывается по всем телевизионным каналам. Равно как и ее ранение.
– Мне Розан сказал, приезжал вчера. Ты знаешь, что это Егор приказал объехать все мамедовские точки?
И Коваль вдруг поймала себя на мысли, что ей впервые все равно, как и что сделал Малыш, и тяжело вздохнула. Ветка заметила это ее состояние, сунула сигарету и пепельницу, сама тоже закурила:
– Ну, чего ты? Ведь все хорошо, ты жива, подлечишься…
– Вета, хоть ты не доставай меня этой байдой, а? – взмолилась Марина, поглубже затягиваясь дымом, чтобы не заплакать. – Я не подлечусь уже, теперь все.
– Ерунды не говори! – рассердилась Ветка. – Сейчас лечат все, а уж этих реабилитационных центров – пруд пруди! Не хочешь здесь, можно за бугор свалить, я с тобой поеду.
– Я никуда не собираюсь! – отрезала Коваль, снова свирепея. – Зачем впустую тратить деньги и время?
– Дура! – заорала подруга, вскакивая на ноги. – Мне из куска мяса лицо сделали, а у тебя все на месте, только чуть поработать – и ты в порядке! Вот же дура, а? Хохол, скажи ей!
– Говорил – она не слушает, – отозвался тот.
– Значит, я Егору скажу!
– Я тебе скажу! – заорала Марина в ответ. – Оставьте меня все в покое, заколебали на фиг участием своим!
– Не ори, не на сходке! – спокойно сказала Ветка, беря ее руку в свои.
Но Марину вдруг пронзила такая боль, разрывающая оперированную спину, что в глазах потемнело. Коваль зажмурилась, закусила губу, стараясь не дать себе закричать и попросить уколов. «Нет, терпеть, терпеть! Елки-палки, вот это ощущение! Весь позвоночник ноет, каждая косточка, черт, как же мне больно… хрен вам, не поддамся…»
Ветка и Хохол наблюдали за ее перекошенным лицом, не понимая, что же происходит.
– Коваль, ты чего? – спросила Ветка, чуть сжав Маринины пальцы, и та прошипела:
– Выйдите отсюда, ну!
Они подчинились, а Марина сунула в рот запястье и закусила его со всей силы, так и лежала, вцепившись в руку зубами, чтобы не орать от разрывавшей все тело боли. И надо же было именно сейчас явиться Малышеву! Едва взглянув, он заблажил в открытую дверь:
– Хохол! Сестру сюда, живо!
Коваль открыла глаза и, выпустив руку изо рта, попросила:
– Будь так добр, заткнись и не зови никого. Мне никто ничего не сделает, я велела отменить наркотики, а простое обезболивающее не снимет.
– Зачем?! Зачем ты издеваешься над собой, чертова мазохистка?! – Егор сел на постель и взял лицо жены в ладони. – Зачем, а? Что за дикая причуда, малышка моя?
– Я не хочу зависеть от уколов, нет такой боли, которую нельзя вытерпеть, и я знаю это, как никто. Дальше может быть еще хуже, и тогда – что? Когда уже не будет лекарства, которое поможет? Я не хочу.
– Я не могу видеть этого, – он лег лицом ей на грудь. – Детка, прошу тебя, ради меня…
– Нет! – Марина уже почти справилась с собой, и боль отступила – она знала, что так будет, главное, перетерпеть первую волну, не сломаться, а потом все будет значительно проще. – Егор, езжай домой, не сиди здесь. У тебя и так забот хватает.
– Нет у меня других забот, кроме тебя, – отрезал он, поднимая на жену свои синие глаза.
– Прекрати. Я не хочу, чтобы ты сидел здесь все время.
– Девочка, что с тобой происходит? Я не узнаю тебя, родная, ты гонишь меня уже второй раз сегодня.
– Да потому, что мне невыносимо видеть тебя и знать, что никогда уже не будет как прежде! – заорала она, не выдержав его взгляда. – Никогда, понимаешь? Я не смогу больше ничего предложить тебе, я не буду прежней Коваль, которую ты любил! Я – инвалид, прикованный к креслу! Никогда уже я не смогу доставлять тебе удовольствие, как бывало! Уходи, Егор, не мучай меня, не издевайся!
Она не могла даже по-человечески отвернуться от него, лечь на живот, повернуться без посторонней помощи на бок… И это ужасное состояние беспомощности, зависимости от кого-то только обостряло душевные мучения, только усугубляло и без того невыносимые страдания.
– Очень приятно узнать наконец, кем я был для тебя все эти годы, моя прекрасная Коваль! – усмехнулся Егор невесело. – Значит, кроме твоего великолепного тела, мне и не нужно от тебя ничего? Ну, спасибо тебе, любимая жена! Ты меня очень ценишь! А теперь сюда послушай! – неожиданно приказал он, взяв Марину за подбородок и поворачивая голову к себе: – Если еще раз я это услышу… или, не дай бог, услышу то, что слышал от Хохла по телефону…
– То – что? – спокойно спросила она, не отводя взгляда. – Что ты сделаешь тогда, дорогой? Убьешь меня?
– Стерва! – рявкнул Егор. – Ну, какая же ты стерва, Коваль! И я ведь люблю тебя, такую стервозную девку! И не пытайся свалить от меня, я все равно найду и верну, потому что мне безразлично, сможешь ли ты гаситься со мной, как раньше, мне просто нужно видеть тебя, слышать, ощущать, что ты рядом со мной, что ты моя. Поняла, чудовище в юбке?
Он начал жадно целовать ее, заставляя отвечать ему, ласкал губы своими.
– Я люблю тебя, ты слышишь, чертова стерва?
– Егор, – шепнула она, – сделай мне одолжение…
