буду приходить к тебе, ты не останешься один, ты всегда со мной. Прощай, Егор… мы еще встретимся с тобой, Малыш, и нас с тобой выкинут из рая за наши штучки. Ты только дождись меня, родной.
Хохол зажал уши руками, не в силах выносить этот бред, который хозяйка несла вполне осмысленно и серьезно. Марина оторвалась от креста и протянула ему руку:
– Подай трость, я сейчас упаду.
Подав палку, он помог перебраться через мерзлые комья земли и повел к машине. На поминки в «Золотой орел» Коваль не поехала – это дело личное, она хотела побыть одна, попытаться осознать и осмыслить все, что случилось. С ней поехали Розан и Ветка, только с ними Марина могла разделить свое горе, только они имели на это полное право.
Они сидели за столом в гостиной и молчали. О чем говорить… Люди, собравшиеся здесь, прекрасно знали, что Марине сочувствия не нужно, она не выносит, когда ее жалеют, а говорить о Егоре никто не мог – просто не верили: казалось, что откроется дверь и он войдет, сбросит на пол дубленку и скажет: «Привет, девочка моя! По какому поводу банкет?» И Коваль, как всегда, сорвется с кресла и повиснет на его шее, болтая ногами…
Не войдет уже никто, и не будет больше ничего уже. Какое жуткое, безнадежное слово – «никогда»!
– Ну что, дорогие мои, вот я и вдова, – произнесла Марина, глядя перед собой и вертя в пальцах стакан с текилой. – И давайте за это выпьем. За Черную Вдову.
Она одним глотком влила в себя весь стакан, не поморщившись даже. Рядом плакала Ветка, ее острый носик покраснел, щеки пошли пятнами, со стороны казалось, что подруга переживает смерть Марининого мужа едва ли не сильнее, чем сама Коваль. Но у той все эмоции пропали куда-то, она спокойно курила, пила текилу, словно не поминки это, а просто посиделки…
Хохол, маханув стопку водки, посмотрел в сторону хозяйки:
– Ты поаккуратнее бы с текилой-то…
– Не лечи меня.
– Да не лечу я, просто знаю, что легче не станет.
– Ты прав – не станет, – согласилась она неожиданно для всех, отставив стакан. – Вы не обидитесь, если я пойду спать? Малыш бы не возражал, я знаю.
Тяжело поднявшись из-за стола, Марина побрела в спальню, велев рванувшему было за ней вслед Хохлу:
– Сидеть! Напейтесь хоть вы, раз я не могу.
В темной спальне, расстелив постель, она вынула из ящика у зеркала флакон «Хьюго» и побрызгала одеколоном на подушку Егора. Со стороны выглядело глупо, наверное, но это создавало иллюзию того, что он с ней, просто вышел на минутку и скоро вернется. С этого момента у Марины вошло в привычку поливать постельное белье туалетной водой или одеколоном мужа…
Потекли дни, однообразные и серые. Коваль машинально вставала утром, на автопилоте ехала в офис, на том же автопилоте решала какие-то вопросы, что-то подписывала… Жила как во сне, не в силах проснуться и не в силах продолжать. Хохол был рядом неотлучно, отгонял от нее назойливых журналистов, желавших знать подробности. Он не делал попыток сблизиться с Мариной, уважая ее горе, просто был рядом, оберегал от всего, защищал, хотя особой нужды в этом и не было. В день ее рождения он привез с утра огромный букет желтых хризантем, неловко поцеловал в щеку и смутился, глядя, как она плачет, роняя слезы на цветы.
– Спасибо, Женька…
– С днем рождения тебя…
Не обращая внимания на протесты, он повез ее вечером в «Стеклянный шар», где в татами-рум был накрыт стол на троих, и в одной чашке для риса хаси были воткнуты вертикально, как и положено отдавать дань тем, кто уже не здесь… Это было неожиданно, но Марине было приятно, что Хохол все сделал правильно, стараясь угодить, создать ощущение, что и Егор с ними. Они просидели до ночи, почти все время молчали, но понимали друг друга отлично. Коваль исполнился тридцать один год.
Новый год тоже отмечали вдвоем, и Марина напилась до полного изумления – это был первый за столько лет Новый год без японской кухни и занятий любовью на шкуре перед горящим камином, без Малыша. Первого числа приехала Ветка, за ней подтянулся и Розан, и они продолжили пьянствовать до утра, а к вечеру Коваль вдруг решила поехать на кладбище, и Хохлу, страдающему с похмелья, ничего не осталось, кроме как подчиниться. Проваливаясь по колено в снег, Марина брела к могиле, неотрывно глядя на чернеющий крест, перед ней шел телохранитель, прокладывая дорогу. То, что Коваль увидела, подойдя ближе, заставило ее вздрогнуть – на могиле Егора лежали желтые хризантемы, свежие, явно привезенные недавно.
– Кто?! Кто посмел?! – еле выдохнула она, хватаясь за Хохла.
Тот растерянно моргал, уставившись на цветы.
– Гадом буду – свежие совсем, а следов нет, – протянул он.
– Какие, на хрен, следы, если снег валит весь день! – заорала Марина. – Суки, узнаю, кто – урою! Что за игры?
– Кто-то знал, что ты приедешь сюда в праздники, вот и подготовился.
– Да я сама час назад не знала, что поеду!
– Пойдем-ка, тряхнем сторожа, – решительно сказал Хохол. – Вряд ли сегодня здесь был аншлаг, он не мог не видеть, кто приезжал!
Они добрались до сторожки, выдернув Иваныча из-за стола. Коваль села на табуретку, оперлась руками на трость и уставилась на обалдевшего от ужаса сторожа.
– Скажи-ка, друг мой Иваныч, кто приезжал сегодня на могилу моего мужа, а?
– Н-не видал, Викторовна, ей-бо, вот те крест, не видал! – забожился старик, крестясь, как при виде нечистой силы.
– Иваныч, не зли меня – разойдусь, тогда не жди пощады! – предупредила она, постукивая тростью по полу.
– Здоровьем клянусь – не видал!
– Значит, не видал? А коньячок французский откуда у тебя? – Марина взяла со стола бутылку дорогущего «Наполеона». – Ритуальщики зарплату повысили?
– Это кореш приходил…
– У меня вот нет таких корешей, – прервал его Хохол, – чтобы с «Наполеоном» в гости заезжали, а у тебя есть, значит? Брешешь ведь, пенек замшелый.
– Кобель вон на цепи у меня брешет, – угрюмо откликнулся старик.
– Так, все, я поняла, базара не будет! Извини тогда! – Коваль с размаху треснула Иваныча по ногам своей тростью, и, когда он упал на колени, выкинула из трости пику, поднеся к горлу старика. – Подумай, Иваныч, оно тебе надо? Я ведь грохну тебя, и пропадешь ни за что.
– Викторовна, погоди, – прохрипел он, – скажу, как есть, – мужик приезжал, лет за тридцать, одет хорошо, не фраер, сразу видать, и при деньгах. Просил показать, где Малыша похоронили, цветы, мол, положу. Просил не говорить никому, флян поставил, сто «зелененьких» дал сверху. А мое дело маленькое – не положено мне нос в ваши дела совать. Прости, Викторовна, бес попутал!
– Ладно, хрен старый, живи, но в другой раз думай, кому и что говоришь. А особенно – чего
В машине она закурила и стала думать, кто же это мог быть, но в голову ничего не приходило. Описание, данное сторожем, подходило под чертову тучу народа, и как выбрать кандидата?
– Что думаешь? – спросил Хохол, усевшись рядом с ней.
– Теряюсь, Женька, – честно призналась Коваль, выбрасывая сигарету в окно. – Не знаю даже, на кого и подумать.
Зазвонил мобильный, Марина ответила, это оказался Никита Чернов, компаньон Егора и его первый заместитель:
– Простите, что побеспокоил в праздники, Марина Викторовна, но у меня неотложное дело.
– Приезжайте ко мне через час, я пока не дома.
