– Может, остановишься? Смотрю, давно не просыхаешь.
– Ой, отдай стакан! – заголосил Гришка, видя, как она решительно забирает пиво и уносит на кухню. – Я ж подохну, погляди, как руки трясутся!
– Не подохнешь! – отрезала безжалостная Коваль. – Хорош бухать, пора делами заниматься! Бармалей! – Тот прибежал на голос так, словно участвовал в забеге на суперкороткую дистанцию. – Пить ему больше не давай, понял? Устроили здесь!
У Бармалея случилось несоответствие, разобраться в котором он смог не сразу: с одной стороны, подчиняться женщине он не хотел, а с другой – черт его знает, как отреагирует на подобное неподчинение непредсказуемый с похмелья Бес…
– Ты понял, что я сказала? – напирала Марина, и бедолага кивнул. – Вот и молодец. Значит, сейчас быстренько хозяина в душ, похолоднее желательно, потом завтрак и на прогулку. Свози его в лесок, пусть прогуляется немного, подышит.
– Поехали со мной, – жалобно попросил Бес, открывая глаза. – Я устал с этими уродами общаться, хочу нормального человека рядом видеть…
– Гриш, мне надо еще в деревню, к Женькиной бабке. Она ведь старая совсем, переживает, боюсь, не случилось бы с ней чего…
– Ладно, вали, не забудь – завтра в десять, тебя там встретит Бармалей, покажет, к кому обратиться.
Коваль вышла во двор, охранники уже сидели в машине, ожидая распоряжений. Она покурила на дорожку и велела Юрке:
– Давай в Горелое.
– А там чего? – удивился он.
– А там я останусь до завтра, а ты за мной потом приедешь и заберешь.
– Чудите опять, Марина Викторовна! Кто вас ждет в том Горелом?
– Ты не слишком любопытен, дружок? – поинтересовалась она, захлопывая дверку. – Твое дело машину в порядке держать и ехать туда, куда скажут, а советы давать никто тебя не просил.
Юрка закрыл рот, хотя отповедью доволен не был. По дороге Коваль велела остановиться возле супермаркета, набрала там продуктов, не забыв любимое бабкино печенье и пачку кофейных зерен. Марина планировала пожить пока в деревне, поддержать бабу Настю, да и поменьше светиться в городе. Остановив машину в самом начале улицы, она велела своим не провожать, чтобы не шокировать старушку, так и не знавшую, с кем на самом деле живет ее внук, подхватила тяжелые пакеты и направилась к дому. Джип стоял до тех пор, пока Марина не взялась за ручку ворот, только после этого Юрка развернулся и поехал в город. Баба Настя копалась в огороде, услышав лай собак, не сразу признавших гостью, вышла и охнула, всплеснув руками:
– Мариша, дочка! Приехала!
– Приехала, бабуля, пойдем в дом – жарко.
– А ну, цыц, паршивцы! – махнула она палкой на кинувшихся к Марине ласкаться собак. – Навязались на мою голову!
Коваль стало смешно: маленькая, сухонькая старушка – и два огромных кавказца, поджавших хвосты и спрятавшихся в будки…
В доме было прохладно, Марина с удовольствием скинула джинсы и майку, достав из шифоньера сарафан:
– Господи, как же здесь хорошо! А в городе жарища, асфальт плавится… Как здоровье, баба Настя?
– Да какое теперь здоровье-то у меня? – отмахнулась она, садясь в кресло и снимая с головы платок. – Ночами не сплю, все об Женьке думаю… опять влип, беспутный! Чего не хватало-то? Нашел деваху, все путем, ну и жил бы себе, так нет же – потянуло обратно! Вся молодость за заборами прошла, весь в батьку своего – тот тоже полжизни отмотал. Кровинка…
Бабка пригорюнилась, подперла кулаком морщинистую щеку и устремила взгляд на висящую над телевизором фотографию – Женькин отец, совсем молодой, еще, видимо, без тюремного опыта, смотрел на мать и Марину чуть прищурившись, улыбался широкой, открытой улыбкой. Простой деревенский парень, он мог быть кем угодно – таких раньше рисовали на плакатах, изображавших передовиков уборочной кампании. Но стал вором, вскрывавшим любой сейф за несколько секунд…
– Не горюйте, баба Настя, я завтра на свидание к Женьке поеду, – обняв ее за плечи, сообщила Коваль, и бабка вскинулась:
– На свидание? Как добилась-то, ты ж не родня вроде?
– О, бабуля, деньги – вещь великая, с ними и в тюряге рай! – засмеялась Марина, направляясь на кухню разбирать привезенные продукты.
Баба Настя пошла за ней, села на табуретку в уголке, подперев щеку кулаком.
– Вот гляжу я на тебя – ты ж молодая еще совсем, красивая, и чем тебя так Женька мой прельстил? Неужели не нашла нормального мужика, чтоб для жизни, спокойный, не шалавый, как он?
– Не надо мне никого больше, баба Настя, – присев напротив нее, тихо сказала Коваль. – Кроме Женьки, никого не надо.
– Ох, намыкаешься ты с ним! – вздохнула она. – Вишь, опять в тюрьме, неизвестно, сколь дадут еще… Так и будешь по свиданкам с сумками мотаться.
– И буду, – кивнула Марина. – Ну что, может, чайку попьем? Я печенье привезла, такое, как вы любите, – овсяное, с шоколадом.
Они чаевничали, когда неожиданно заявилась соседка – здоровенная молодуха лет двадцати, рослая, белокурая:
– Здрасьте, баб Настя! Гляжу, гости у вас? Не помешала?
– Не помешала вроде, – отозвалась старушка, приглашая ее к столу, но деваха отказалась:
– Я на минутку. Там Натка наша приехала с дитем, хотела попросить, чтоб вы посмотрели, не сглазил ли кто мальчишку – уросит постоянно, сладу нет.
– Зайду потом. А чего это она вдруг заявилась? Пять лет зенки не казала, городчанка, а тут приехала вдруг? Замужем, что ли?
– Да какой там – замужем! – махнула рукой соседка. – Был какой-то у нее мужик, да потом сбег от нее к какой-то девке. А потом убили его, – округлив глаза, шепотом сообщила она, косясь в Маринину сторону, и это не укрылось от проницательной бабы Насти.
– Ты не коси глазом, Нинка, это Женьки моего жена, погостить приехала.
– Когда это дядя Женя жениться-то успел? – удивилась она, разглядывая Коваль уже в открытую и с нескрываемым интересом. – Я ж его почти и не помню – все по тюрьмам…
– А это не твово ума дело, девка! – пресекла баба Настя. – Так что у Натки-то случилось?
– Так я и говорю – убили мужика-то этого, а Натка беременная осталась, теперь вот с пацаном…
– Ну, пусть завтра зайдет, я сегодня что-то занемогла, лечить не буду.
– Ой, спасибочки, баба Настя! – обрадовалась соседка. – Пойду, мамке скажу! – И она резво для своей комплекции развернулась и убежала.
– Кто это? – спросила Марина, слушавшая разговор краем уха.
– Соседей младшая дочка, Нинка. Мать у них шалава, пятерых настрогала от разных мужиков, старшую, Натку, отец к себе в город забрал, он большой человек был раньше, да и потом, говорили, при деньгах остался. Куда-то за границу отправил ее учиться перед смертью, да вишь ты, кровинка-то мамкина бушует, нагуляла ребятенка все же.
Что-то зашевелилось в голове, что-то такое… тревожное, неспокойное, но Коваль отогнала эти мысли от себя – она впервые в этой деревне, здесь не может быть никаких знакомых.
До самого вечера они с бабкой убирали в доме – Марине вдруг жутко захотелось навести порядок во всех углах, и это удалось, хотя потом все болело с непривычки. Зато порядок навели идеальный и, довольные, сидели во дворе, под развесистой черемухой.
– Ох, Маринка, гляжу я на тебя, и жалко становится, – говорила баба Настя, по привычке разглаживая на коленях цветастый фартук. – Пропадешь ты с Женькой ни за что!
– Бабуля, да с чего взяла-то? – спросила Марина, закурив сигарету и вытягивая ноги. – Мне с ним хорошо и спокойно, он меня любит, на руках носит – чего еще?
