собственная жизнь, полная всякого… Оказывается, не все в этом мире решают власть и деньги, есть нечто, неподвластное такому мелкому и пошлому критерию, есть что-то, чего не купишь за все золото… И это «что-то» – простое душевное спокойствие, согласие в первую очередь с самой собой…
Женька усадил ее в кресло и побежал в кухню, принес стакан воды, опустился рядом на подлокотник.
– Попей, котенок… – Марина послушно взяла стакан и сделала пару глотков, судорожно вздохнула, всхлипывая. – Ну что ты, родная моя, успокойся…
Она ткнулась лбом в его руку и пробормотала:
– Я опять все испортила…
– Глупышка ты, – улыбнулся Женька, легонько похлопав ее по спине. – Подумаешь – праздник! Ты ж его все равно не любишь, Новый год этот. Нашла за что переживать! Может, спать пойдем? Уже почти утро.
– Я не могу… Я боюсь уснуть, Женя, боюсь, что опять увижу Егора и мне будет плохо… Я устала, так устала…
Хохол решительно взял ее на руки и понес в спальню, уложил в постель и устроился рядом. Его ровное дыхание и тепло, исходящее от тела, подействовали успокаивающе, но сна все равно не было, и Коваль так и пролежала с открытыми глазами весь остаток ночи. В этом доме ей почему-то было не по себе, словно она тайком влезла в чужую жизнь… Возможно, причиной этому был Женька, любовник, которого она привела в дом мужа, но разве Малыш ничего не знал о них? Для него не было бы новостью известие, что жена спит еще с кем-то. Это странно и непонятно, но таковы уж были их отношения – он прощал жене все ее выходки, да и она на многое закрывала глаза, а теперь вот и сына его воспитывает как своего собственного. Но тогда почему так тяжело находиться в его доме, лежать в его постели, дышать этим воздухом? Неужели именно так и гложет чувство вины?..
– Даже праздники здесь не такие, – мрачно сообщил Женька, глядя в окно медленно движущейся по улице машины, – они ехали в центр города. – У нас весело гуляют, а тут как-то… не знаю, не нравится мне здесь.
Марина была абсолютно с ним согласна – ей и самой было невыносимо тяжело в этом городе, в этом доме. Завтра, наконец, прилетает Ветка, и Коваль сможет уехать отсюда. И первое, что она собиралась сделать, когда вернется домой, это съездить на кладбище к Егору. Оказывается, она не могла долго находиться вдали от его могилы, не имея возможности поехать туда именно в тот момент, в какой потянет. Даже мертвый, он продолжал поддерживать ее…
Оставив машину на платной парковке, они медленно прогуливались втроем по центральной площади, и Егорка ковылял самостоятельно, крепко держась за родительские руки, и то и дело задирал головенку, чтобы улыбнуться во весь рот то Марине, то Женьке. Со стороны они выглядели обычной семьей, проводящей вместе выходной день. Единственное, что слегка шокировало приглядевшихся к ним прохожих, были Женькины руки, украшенные синими перстнями и прочей «красотищей». Маленькая детская ручонка, уцепившаяся за палец, выглядела чем-то неуместным, странным. Наконец Хохлу и самому надоело это настороженное любопытство, и он вынул из кармана кожаные перчатки.
– И чего глаза выкатывают? Татуировок не видали, что ли?
– Таких, видимо, нет. Тепло ведь, Жень, а ты перчатки натянул.
– Тебе стыдно рядом со мной, – буркнул он, и Коваль засмеялась:
– Ой, ненормальный! Мне все равно, кто и как на тебя смотрит, а я люблю твои руки, ты ведь знаешь. – Она перехватила его за запястье, стянула перчатку и прижалась лицом к прохладной коже. – Никогда не смей больше говорить такой ерунды.
Он молча освободил руку, потом повернулся и куда-то пошел. Марина в недоумении смотрела ему вслед, пытаясь совладать еще и с рванувшимся следом за Хохлом Егоркой:
– Да стой ты спокойно! Сейчас папа вернется.
И он вернулся – с огромным желтым букетом в прозрачной упаковке, протянул ей, неловко наклонившись и поцеловав в губы:
– Это тебе.
От хризантем тонко пахло семечками, Коваль обожала этот запах, эти цветы, этот цвет… Егорка притих, наблюдая за ними, Хохол вытащил сигареты, но курить почему-то не стал.
Марина по привычке спрятала лицо в желтые головки хризантем, потом взглянула на стоящего рядом Хохла, молча прижалась к нему, обняв свободной рукой за талию.
– Ну чего ты? – Он погладил ее по голове, взъерошил челку. – Это ж твои любимые цветы…
– Да… Женька, у меня какое-то странное ощущение… Знаешь, словно в жизни что-то вот-вот изменится.
– Да, котенок, – домой полетим, а там начнется… Может, останешься? – не особенно надеясь на успех, спросил Женька, поднимая Егора на руки.
Она отрицательно покачала головой – никогда, ни при каких условиях не согласилась бы она спрятаться в кусты, это было не в ее правилах. Возможно, Марина вела себя неосмотрительно и глупо, рискуя собственной жизнью, но и уступать какому-то уроду свое тоже не собиралась. Конечно, тяжело будет оставить Егорку с Веткой, но выбора нет – ребенок свяжет по рукам и ногам, это дополнительная угроза, самый мощный инструмент давления. А посему – пусть будет как можно дальше.
…Ветка прилетела рано утром, Коваль сама встречала ее в «Хитроу», оставив Женьку дома с Егором. Рейс задерживался, Марина уже слегка нервничала, беспрестанно курила, мотаясь туда-сюда по парковке в ожидании новых объявлений. Когда же, наконец, приятный женский голос сообщил о приземлении московского рейса, она, выбросив окурок в урну, побежала в здание аэровокзала. Ждать пришлось еще минут сорок, и вот уже они с Веткой обнимались, почему-то ударившись в слезы.
– Господи, я думала, ты никогда не прилетишь! – выдохнула Марина в ухо подруге, и та поцеловала ее в шею:
– Я соскучилась, если бы ты знала как!
– Что там дома? – увлекая Ветку за собой к выходу, поинтересовалась Коваль.
Ветка молчала, и в этом молчании было что-то… ужасное, странное. Сев в машину, Марина повторила вопрос, и подруга, тяжело вздохнув, выложила:
– Сразу после твоего отъезда на трассе обстреляли Колькину машину. Успокойся, – схватив за рукав и предвосхищая вопли, сказала Ветка. – У него сквозное ранение плеча и переломы ребер, еще нога сломана, с ним твои пацаны – Сева и Данил. Я была у него перед отлетом, он просил передать, чтобы ты не волновалась, с ним все в порядке.
– Ни фига себе – в порядке! – пробормотала Коваль, доставая очередную сигарету. – Еще что случилось?
– Больше вроде ничего.
– Точно? – подозрительно уточнила она, выруливая со стоянки на шоссе. – Как мой дорогой родственничек?
– Ты какого имеешь в виду? – вытащив из сумочки свои сигарки, спросила Ветка.
– Боюсь даже ответить – уже и не знаю, кого из моей родни ты окучиваешь на текущий момент!
Ветка захохотала, откинувшись на спинку сиденья, – прекрасно поняла, о чем речь. Марина не сомневалась, что за время пребывания в Москве ведьма успела вспомнить все, что было у нее с ее братом. Но Коваль в данном случае интересовал не Дмитрий, а господин Орлов, Бес, чтоб ему пусто было…
– Если ты про Гришку, то у него приступ самобичевания, – раскуривая сигарку, сообщила Веточка. – Ты представляешь, он тут у меня ночевал перед отъездом, так всю ночь каялся: мол, урод я последний, подставил жену брата, вместо того, чтобы помочь, защитить. Да, еще Ворон к нему приезжал! – оживленно добавила она, чуть приоткрыв окно и выдыхая сигарный дым в образовавшуюся щель. – Официально так подъехал, с понтами, предупредил Гришку, что в доле с тобой в каком-то проекте и что, мол, теперь любой выпад в твою сторону автоматически будет считать вызовом. Прикинь?
– Ничего удивительного – он действительно в доле, так что все нормально. Ты поесть не хочешь? – Марина слегка нервничала, а потому была бы не против перекусить где-нибудь или хотя бы кофе выпить, но подруга отказалась наотрез:
– Я потерплю, езжай быстрее, хочу Егорку увидеть.
