разгоряченную, от ночного холода; то умудрялся уследить за тем, чтобы она не оказалась на земле, а в самый неподходящий момент его вдруг начинало волновать, чтобы она излишней горячностью не навредила себе. Ее оскорбляла его трезвость и рассудочность в подобные минуты.
Сквозь ночь уже просачивался бледный рассвет, а Дорган так и не сомкнул глаз, постоянно укрывая своим плащом раскрывавшуюся Нику. В конце концов он растормошил ее, тесно прижавшуюся к нему.
— Вставай, нам пора. Ты замерзнешь, а моей магии уже не хватает, чтобы согревать нас.
Закутанная в плащ Доргана, полусонная Ника, едва поспевала за ним. Она равнодушно отметила, что они не вернулись в замок, а идут по лесу и она даже знала куда ведет ее Дорган, но подумала об этом лениво и отстранено. Эльф ни разу не обернулся на нее и только когда они вышли к деревне, его отчужденность стала для Ники настолько явной, что она окончательно проснулась.
Она не понимала причины такого отчуждения. Что случилось? Ведь этой ночью она так щедро отдавала ему себя, так отчаянно любила, а он на все ее порывы отвечал чудовищной сдержанностью.
— Ты меня больше не любишь? — спросила она его в спину и тут же возненавидела себя за свой вопрос.
Он прозвучал почти так же, издевательски, как у Лаодран которая вчера спросила Ригана о том же. Дорган остановился и медленно повернулся к, попятившейся от него, Нике. Он тяжело смотрел ей в глаза, лицо его исказила черная мука.
— Зачем ты это делаешь? — тихо спросил он.
Ника готова была умереть тут же, на месте — так ей стало горько и стыдно. Спрашивать его, который сам ведет ее к Зуффу, о любви… Это было так, как если бы палач спрашивал того, кого собирался казнить: любит ли он его… Не дожидаясь от нее ответа, эльф отвернулся и пошел дальше, а Ника разбитая и раздавленная своим поступком, коря себя за ничтожество, вся глубина которого открылась ей только сейчас, брела за ним.
Почему рядом с Дорганом она становилась бесчувственной и все время невольно причиняла ему боль. Почему он никак не может увидеть, что она, по сравнению с ним, жалкая никчемная личность. Нике вдруг стало страшно.
Они молча прошли деревню, в которую вернулась жизнь. Из открытых дверей хижин валил дым — хозяйки разжигали свои очаги. В загонах мычали коровы. Эльф и его жена прошли просыпающуюся деревню и снова углубились в лес. За ними мрачно следили темные стены замка Репрок, видимые ото всюду.
Больше они ни словом не перемолвились между собой. Каждый из них по своему готовился к предстоящему. Ника к разговору с Зуффом. А Дорган собирал все свои душевные силы, чтобы вынести тяжкое испытание разлуки.
Ника терзалась: что она могла сказать тому, кому обязан всем — своей жизнью и тем, что наконец достигла своей цели? Доргану не нужна была ее благодарность. Все, что он делал для нее, он делал для себя тоже. Ее слова, покажутся ему равнодушными и холодными, и будут вовсе не теми, что он желал бы услышать от нее, и снова причинят ему боль.
Дорган понимал, что уже ничего нельзя сделать. Что он мог сказать Нике? Опять, что любит ее? Но она знает об этом слишком хорошо и его признание только бы связало ее волю. Он не смог удержать ее и значит один виноват в том, что все рушиться. Хотя, видит Аэлла, он бился за нее до конца.
На опушке у хижины Лиз царило оживление. Горели костры, вокруг которых сидели солдаты сэра Ригана. Под кленом Уро объяснялся с капитаном дозора. Увидев Нику в обществе дроу орк, нисколько этому не удивившись, дружелюбно помахал ей. Ника махнула в ответ и когда Уро бессознательным жестом погладил себя по макушке, кисло улыбнулась. В другое время это развеселило бы ее, но не сейчас.
У неказистой хижины Лиз был раскинут шатер из шкур, возле него топтались малочисленные орки, настороженно поглядывая на солдат сэра Ригана. Державшийся ото всех особняком небольшой отряд варваров, обычно шумных и задиристых, вел себя против обыкновения смирно.
От него отделилась хрупкая фигурка женщины в длинной юбке, меховой безрукавке поверх шерстяной рубахи, глухо повязаным платком на голове, и направилась прямо к Нике. Монахиня, сорвавшись с места, поспешила к ей навстречу. Ивэ и Ника обнялись и расцеловались.
— Клянусь стрелами Смарга, как же я по тебе скучала! — воскликнула Ивэ обнимая ее. — Какая же ты стала худышка! Одни глаза остались!
— А я… ох, Ивэ, мне было так плохо без вас…
Дорган, не двинувшись с места, какое-то время наблюдал за ними, потом оглядевшись и поняв, что никто не обращает на него внимание, направился к шатру. Но прежде чем откинуть полог из медвежьей шкуры, обернулся и встретил угрюмый укоризненный взгляд Борга. Отвернувшись, он вытащил из-за пояса ритуальный нож, вырезанный из, пожелтевшей от древности, кости и пригнувшись, скрылся за пологом.
В шатре шамана Зуффа оказалось довольно уютно, сухо и тепло. В вырытом посредине очаге горел небольшой костерок. У стен лежали скатанный войлок и шкуры. С балок свисали связки перьев и трав, птичьи кости, нанизанные на скрученные веревки. Против входа, на центральной опоре, держащей жерди на которых лежал полог шатра, висел огромный бубен. На его натянутой истертой коже, едва угадывался примитивный рисунок птицы и огромного дерева.
Под ним, среди войлочных подушек, во всем белом сидел сгорбившись шаман орков. Рядом с ним пристроилась ведьма Лиз. Казалось шаман спал, уронив голову на грудь, хотя, из-за завесы бус закрывавшей его физиономию, наверняка этого сказать было нельзя. Так же, можно было подумать, что он к чему-то внимательно прислушивается.
— Ты пришел без своей жены, прежде ее? — недовольно спросила Лиз.
Дорган и бровью не повел.
— Я хочу говорить с Зуффом, — произнес он.
— Говори, — кивнула Лиз, — Зуфф слушает тебя.
Дроу шагнул к орку и положил к его ногам костяной ритуальный нож.
— Это принадлежит тебе, орк. Я принес его. Возьми.
Орк оставался неподвижным и было не понятно, слышит ли он эльфа вообще.
— Это сущая безделица, ничего не стоит, — заметила Лиз, едва взглянув на нож. — Ты как и Лаодран возомнил себе, что он имеет некую магическую силу и, видимо, хочешь, что-то получить взамен него?
— Да. Хочу.
— Зуфф слушает тебя, — сказала Лиз, даже не повернув головы, в сторону седого орочьего патриарха.
— Я хочу получить взамен своего бессмертия, человеческую душу. Если, конечно, тебе это по силам, орк, — обратился прямо к шаману Дорган, игнорируя Лиз.
Орк поднял голову, а Лиз сипло рассмеялась.
— Ты прав, дроу. Цуффу это не под силу. Да и зачем тебе душа?
— Дроу не достоин иметь ее? — скрывая под иронией горечь, проговорил эльф.
— Тебе не зачем просить о ней, — произнесла Лиз, пропустив сарказм эльфа мимо ушей. — Спроси себя, что вмещает твою любовь? Почему ты вечно сомневаешься, что мается в тебе, что все время не дает тебе покоя?
— Не хочешь ли ты сказать…
— Да, — кивнула Лиз, тряхнув, длинными нечесаными патлами. — Ты уже имеешь ее.
Опустив голову Дорган минуту другую раздумывал над ее словами.
— Могу ли я тогда просить о другом?
Лиз посмотрела на орка. Тот оставался недвижим.
— Можешь, — вдруг уверенно произнесла Лиз.
— Если я не утратил моего бессмертия, обретя живую душу, то я хочу, чтобы моя жена разделила его со мной.
— Ты уверен в этом?
— Да. Я хочу уйти в Великое небытие вместе с ней, где бы она ни находилась и как бы далеко не была от меня.
На этот раз шаман, как только Лиз повернулась к нему, наклонил голову так, что завеса бус повисла
