Уортон окинула взглядом мастерскую. Это было квадратное помещение с низкими стеллажами вдоль стен, большую часть которого занимал стоявший посредине большой деревянный стол, весь покрытый пятнами и царапинами. Над стеллажами размещались полки с бутылями, ретортами, банками с краской, пестиками и мензурками. Внизу, под стеллажами, хранились бумажные мешки, большие бутыли с жидкостями и несметное количество стеклянных и плексигласовых банок самых разных форм — цилиндрических, кубических, шарообразных и даже двадцатигранных. Свободные же участки стен были сплошь увешаны анатомическими таблицами.
Уортон наморщила нос. В комнате стоял какой-то странный запах — не то чтобы неприятный, но и далеко не цветочный аромат.
Хозяин мастерской, Гудпастчер, являл собой поистине жалкое зрелище. Лицо его, и в обычное время какое-то помятое и имевшее нездоровый цвет, здесь, в безжизненном свете флюоресцентных ламп, выглядело как лицо покойника, и его кожа после бессонной ночи и всех треволнений окончательно превратилась в высохший пергамент. Глаза Гудпастчера покраснели и ввалились, да и все тело его скукожилось. Куратор трясся, вперив в Уортон затравленный взгляд.
Несчастный и испуганный, он появился в музее минут за пятнадцать до того, как в его мастерскую вошла инспектор Уортон. Сначала на куратора музея накинулся Локвуд. Его первым намерением было схватить Гудпастчера за мошонку и зашвырнуть куда подальше, но, установив его личность, Локвуд решил, что ему зачтется, если он препроводит куратора к Джонсону, который в свою очередь передал его на руки Уортон. И вот теперь они сидели на высоких табуретах возле одного из стеллажей.
Юбка Уортон туго обтягивала бедра, открывая значительную часть левого из них. Но если она хотела таким образом ввести сидевшее рядом существо, отдаленно напоминавшее мужчину, в искушение, она явно переоценила свои возможности. Гудпастчер был слишком подавлен и измотан, чтобы клевать на такие приманки.
— Чем вы занимаетесь в этой комнате?
Куратор музея удивленно посмотрел на Беверли Уортон, словно не мог понять, зачем она об этом спрашивает.
— Мы делаем здесь муляжи для музея и реставрируем их.
— Так это вы изготавливаете все эти фантастические экспонаты! У вас, наверное, необыкновенные способности.
Гудпастчер был совершенно обескуражен — может быть, потому, что не привык к похвалам, а может быть, просто не мог взять в толк, чего ради все это говорится. Какое-то время он тупо молчал, затем все- таки произнес:
— Доктор Айзенменгер сказал, что в музее
— Да, это так.
— А кто это?
— Мы полагаем, что это одна из студенток, Никки Экснер. Вы знаете ее?
Гудпастчер тут же замотал головой.
— Точно нет? Вы ответили, даже не успев подумать.
Куратор снова покачал головой:
— Я лично не знаком ни с кем из студентов.
— Сколько времени вы здесь работаете?
— Тридцать семь лет. — В ответе Гудпастчера прозвучала гордость.
— С юности?
Он кивнул с довольным видом.
— Мне сказали, что вы почти никогда не пропускаете работу.
— Да, за все это время не больше пяти раз. Не считая отпусков, разумеется.
— И надо же, такое совпадение! — сказала Уортон, будто невзначай мягко улыбнувшись.
Ее собеседник нахмурился:
— Что вы имеете в виду?
— То, что вы отсутствовали как раз в тот день, когда в музее была убита девушка.
Гудпастчер застыл с таким видом, будто Уортон прищемила ему гениталии дверью, в то время как, если судить по ее взгляду, сказанное ею было всего лишь доброй шуткой.
— Но вы ведь знаете почему! — вырвалось у него, и неизвестно, чего в этом восклицании было больше: испуга или возмущения.
— Конечно знаю, — по-прежнему улыбаясь, поспешила заверить куратора инспектор Уортон. — Я просто удивилась, какие необычные совпадения подчас случаются. Вашей жене сделалось плохо именно в ту ночь, когда произошло это ужасное событие.
Гудпастчер продолжал с подозрением глядеть на инспектора, но улыбка на ее лице стала еще лучезарнее. После секундной паузы Уортон задала следующий вопрос:
— В котором часу это с ней случилось?
— Около десяти. Она неожиданно потеряла сознание на кухне. Просто упала, не издав ни звука. Это было ужасно.
— И вы сразу вызвали «скорую»?
Он кивнул.
— Машина прибыла быстро?
— Минут через пятнадцать.
— И вы поехали с женой?
Он опять кивнул.
— В больнице «скорой помощи», наверное, долго канителятся с оформлением и приемом больных?
— Нет-нет, — тут же возразил Гудпастчер. — Они сразу осмотрели ее. Сказали, что это удар.
— Ее поместили в отделение интенсивной терапии?
Еще один кивок.
— Вы оставались с ней всю ночь? — Этот момент инспектор Уортон должна была прояснить до конца.
— Да. Она до сих пор не пришла в сознание.
— И совсем никуда не отлучались?
Поколебавшись какую-то долю секунды, Гудпастчер ответил:
— Нет, никуда.
По замешательству Гудпастчера Уортон поняла, что тот говорит неправду.
— Вы уверены, мистер Гудпастчер?
Он помолчал, затем опустил голову.
— Один раз я выходил. Минут на пятнадцать. — Он опять замолк, затем пристыженно добавил: — Я выходил покурить. Не мог выдержать. Я не курил двадцать пять лет, но тут мне просто надо было.
Мог ли он за пятнадцать минут проделать все это с Никки Экснер? Скорее всего нет, но это необходимо было еще проверить.
— Значит, вы выходили выкурить сигарету?
Он кивнул с таким виноватым видом, будто сознавался в убийстве.
— И больше за эту ночь вы не оставляли жену ни на минуту?
— Конечно. Конечно…
— Можно взглянуть на ваши ключи? От музея.
Долго искать ключи куратора не пришлось, они сами попались ему под руку, стоило сунуть ее в карман. Но когда инспектор потянулась за ключами, Гудпастчеру внезапно расхотелось отдавать их. Для него это было все равно что расстаться с частицей собственного тела.
— Мы вернем их вам, — сказала Уортон, почувствовав колебания Гудпастчера.
— Но как же я попаду в музей?
— Никак. Вы не будете ходить сюда, пока мы не разрешим.
Куратор неохотно опустил ключи на тонкую гладкую ладонь Беверли Уортон, испытывая при этом
