чуть ли не физическую боль.
Принимая ключи, Уортон задала следующий вопрос:
— Скажите, как можно добраться до стеклянного купола? Ведь его надо содержать в порядке, чистить. Или это делается с крыши?
Гудпастчер, лишившись ключей, казалось, окончательно потерял ориентацию в пространстве.
— Добраться? — переспросил он и снова замолк. Затем продолжил: — Там есть проход наверх. — С этими словами он указал подбородком на что-то за спиной Уортон.
Обернувшись, она впервые заметила дверь, почти полностью завешанную таблицами с изображением венозной и артериальной систем.
— Там лестница на чердак. Сам чердак используется как хранилище, и через него можно пройти к куполу.
Соскользнув с табурета, Уортон подошла к двери.
— Каплан, позовите Джонсона.
Спустя минуту появился Джонсон.
— Оставайтесь здесь и составьте компанию мистеру Гудпастчеру, — приказала она Каплану, а Джонсону бросила: — Пойдемте со мной. Дверь заперта? — спросила она Гудпастчера.
Тот покачал головой.
Возле левой руки фигуры странного джентльмена, состоявшего из одних вен, на двери была круглая ручка. Повернув ее, Уортон открыла дверь. Сразу за ее порогом начинались уходившие наверх деревянные ступени. Щелкнув электрическим выключателем, который оказался рядом на стене, Уортон убедилась, что следов крови на ступенях нет.
Только после этого инспектор начала подниматься по лестнице. Джонсон последовал за ней. Наверху обнаружилась еще одна дверь, за которой полицейских встретила темнота. Кое-как им удалось нащупать на правой стене массивный бакелитовый выключатель, с громким стуком замыкавший и размыкавший электрическую цепь. Загоревшаяся лампочка оказалась старой и тусклой, желтоватый свет, который она излучала, по мере удаления от нее таял, уступая место жавшимся по стенам теням. Но все же этот свет позволял разглядеть пространство чердака, который оказался довольно большим — не менее тридцати метров в поперечнике. Он был полностью забит разнообразными экспонатами, по большей части очень старыми; все они покоились под густым слоем пыли и обросли паутиной. Наиболее крупные прятались под чехлами и смутно вырисовывались в полутьме, словно привидения. Некоторые из них были похожи на монстров, угрожающе подкрадывавшихся из темноты. Всего тут хранилось, наверное, несколько сотен, если не тысяч, экспонатов. Однако при всем бардаке все они были пронумерованы и снабжены бирками из плотной бумаги; сделанные на них черными чернилами надписи давали необходимые пояснения.
Пол чердака оказался деревянным. И здесь ни Уортон, ни Джонсон не обнаружили пятен крови.
Уортон продвигалась вперед с осторожностью, словно опасалась, что где-то здесь, в чердачной пыли, и притаился неведомый убийца. Дойдя таким образом до дверцы в круглой башенке, достававшей Уортон до пояса, инспектор увидела, что та закрыта на два засова, явно очень древних. Выудив из кармана маленький электрический фонарик, она внимательно осмотрела их.
— Дверь недавно открывали, — констатировала она.
Инспектор опять полезла в карман и на этот раз достала пару одноразовых перчаток. Надев их, она с трудом отодвинула засовы, которые в силу своего возраста не хотели поддаваться ее усилиям. Когда дверь наконец была отворена, на чердак ворвался дневной свет. Выглянув наружу, Уортон увидела метрах в тридцати под собой пол музея, и у нее слегка закружилась голова. Она резко выпрямилась и ухватилась за притолоку.
— С вами все в порядке? — с непритворным участием спросил Джонсон.
— Да, — кивнула она. — Это просто от неожиданности.
Переведя дух, она снова высунулась наружу. Залитый кровью стол теперь находился прямо под ней. С этой точки зрелище было еще более впечатляющим. Локвуд, сокращенный перспективой до одной лишь лохматой головы с выпиравшими из-под нее во все стороны небольшими округлыми частями тела, в этот момент как раз чесал одну из них — ту, что пониже спины. Переведя взгляд, Уортон увидела рядом с собой свисавшую веревку, теперь наполовину обрезанную. Подняв голову, инспектор проследила ее взглядом.
Теперь ее взору открылась стеклянная крыша купола, на которой на фоне серых туч просвечивали капли дождя. Все пространство под куполом перекрывал металлический брус; в середине его был закреплен крюк с висевшим на нем шкивом. Через шкив и была перекинута веревка, сверху привязанная к брусу.
— Полюбуйтесь, — уступила она свое место Джонсону.
Надев перчатки, он высунулся в дверь и несколько минут разглядывал эту картину. Уортон тем временем рассматривала спину полицейского и вдруг подумала, как легко можно было бы сейчас столкнуть Джонсона вниз.
— Похоже, все это можно проделать очень просто, — заметил он, вдоволь на все наглядевшись. — Нет никакой необходимости тащить тело сюда. Продеть веревку через шкив, опустить вниз, сделать петлю, затянуть ее вокруг шеи и подтянуть тело вверх — вот и все.
— Но для этого надо несколько раз подняться сюда и спуститься вниз.
— Ну и что? — пожал плечами Джонсон. — Времени у него было хоть отбавляй.
— Или у нее. Для того чтобы управиться со шкивом, много силы не надо.
Джонсон кивнул.
— Снимите шкив и веревку, — приказала Уортон. — Я пришлю к вам судебных медиков.
Джонсон снова выглянул сквозь купольную дверь в зал, а Уортон спустилась вниз.
Гудпастчер ждал ее, ерзая все на том же табурете. Вид у него был жалкий. При появлении Уортон он взглянул на нее как оставленный в одиночестве пес, дождавшийся возвращения хозяина. Уортон посмотрела на Каплана, на лице которого было написано, что он считает куратора музея недочеловеком.
— К куполу прикреплен шкив. Он всегда там находился? — спросила она.
Гудпастчер поспешно кивнул:
— Его использовали лет десять назад, когда устанавливали стол для заседаний. Стол привезли на тележке и сняли с нее при помощи шкива.
— Кто мог знать об этом шкиве?
— Кто угодно, — тут же отозвался Гудпастчер. — Достаточно просто поднять голову, чтобы его увидеть.
Что ж, возможно. Но при этом надо еще иметь чертовски острое зрение.
Появился Джонсон, держа в руках веревку со шкивом.
— У вас больше нет ко мне вопросов? Мне нужно к жене… — пролепетал Гудпастчер.
Когда он вышел из мастерской, Уортон еще долго со странным чувством смотрела вслед его маленькой фигурке, выскользнувшей за дверь.
Следующим делом в плане инспектора Беверли Уортон был допрос Рассела. Но шел этот допрос не слишком успешно. А точнее говоря, из рук вон плохо. Уортон еще никогда не приходилось иметь дело со столь трудным свидетелем. Она вполне справилась бы с его непомерным высокомерием, по сравнению с которым император Калигула выглядел застенчивым мальчуганом, если бы оно не сочеталось у Рассела с острым интеллектом и взрывным темпераментом. Расселу все сегодняшние события причинили массу неудобств, и теперь он был намерен причинить как можно больше неудобств всем без исключения, и в первую очередь полицейским.
И надо ж было такому случиться, что как раз в тот момент, когда Уортон беседовала с Расселом, в музее наконец появился Боумен.
Психика Либмана была травмирована настолько, что его пришлось отправить в больницу, так что Рассел, если не считать Беллини, оставался в кабинете куратора в одиночестве. К настоящему моменту Беллини здесь уже все опротивело, и в нем тоже закипал бунтарский дух. Лицо его, обычно имевшее кислое выражение, теперь казалось мрачнее тучи.
Таким образом, войдя в кабинет, Уортон сразу окунулась в чрезвычайно наэлектризованную
