атмосферу. Она была встречена мощным залпом гневных тирад, от которых даже дерево агавы, притулившееся в кадке в углу, закачалось и едва не потеряло всю свою листву. В течение нескольких минут Уортон пришлось выслушать такое количество непечатных выражений, что при всем своем богатом опыте употребления подобной лексики инспектор почувствовала себя дилетантом, попавшим на урок к мастеру.
— Прошу прощения, сэр, что пришлось задержать вас… — начала было она, улучив подходящий момент, но продолжить ей не удалось, так как Рассел завелся опять. У Беллини, который с любопытством наблюдал за происходящим, теперь осталась только одна проблема — удержаться от улыбки.
— Профессор, — попыталась урезонить Рассела Уортон, но из этого ничего не получилось, поэтому ей пришлось повысить голос. — Профессор!
Это наконец подействовало. Рассел на миг умолк, и она кинулась в образовавшуюся брешь.
— Я вполне осознаю, что у вас много важной работы, и могу только извиниться за себя и за своих коллег, но вы гораздо быстрее освободитесь, если дадите мне возможность задать вопросы, ответы на которые необходимы следствию.
Глаза Рассела злобно блеснули, но на этот раз он промолчал.
— Вы заведуете отделением патологии?
— Да, — ответил он с таким видом, будто признавался, что стоит во главе небольшого европейского государства.
— Но музеем руководит доктор Айзенменгер?.. — Это был не столько вопрос, сколько провокационный намек.
Рассел презрительно фыркнул:
— Музей — это аномальное образование, не относящееся ни к анатомическому, ни к патологическому отделениям. У него свой бюджет.
— Так что вы не имеете к нему никакого отношения?
— Абсолютно никакого! — возмущенно произнес профессор, словно его обвиняли по меньшей мере в содомии.
— Но ключ от музея у вас есть…
— Разумеется, — ответил Рассел и, поскольку инспектор ожидала продолжения, как можно снисходительнее добавил: — Я ведь
— В какое время вы вчера ушли с работы?
Он задумался.
— Полагаю, примерно в половине восьмого.
Уортон приподняла брови:
— Вы всегда так поздно заканчиваете работать?
Рассел улыбнулся, и Уортон почувствовала, что гневный блеск в его глазах нравится ей куда больше, чем эта высокомерная улыбка.
— Довольно часто. Дело в том, — решил он снизойти до объяснения, — что ко мне постоянно обращаются за советами как к эксперту, да и все эти постоянные операции в больнице плюс преподавательская работа, — так что днем совершенно нет времени заняться чем-нибудь интересным. В частности, я готовлю к публикации новую статью, занимаюсь исследованием…
Насколько можно было понять, профессор Рассел, безусловно, принадлежал к когорте самых выдающихся умов Соединенного Королевства.
— А в котором часу вы приехали домой? — перебила профессора Уортон.
Рассел тут же умолк, в глазах его появилось недоуменное выражение. Еще не случалось, чтобы кто-то прерывал его на середине фразы. Теперешнее ощущение было для Рассела новым и, мягко говоря, не самым приятным.
— Где-то около восьми, — все-таки ответил он.
— Значит, вы живете недалеко отсюда?
Он пожал плечами:
— Да. Это обходится недешево, но удобства, связанные с этим, с лихвой окупают все затраты.
— Вы не дадите мне свой адрес?
Он неохотно назвал инспектору улицу и номер дома. Последний находился в полутора милях от больницы, и Уортон знала, что место это весьма престижное, а квартиры там безумно дорогие.
— Надеюсь, вы не собираетесь шастать по округе и расспрашивать соседей? Они не привыкли к тому, чтобы их допрашивала полиция.
Сказанное профессором прозвучало так, как если бы он сообщил, что его соседи не привыкли проводить время в компании афроамериканцев или азиатов.
Холодная улыбка чуть тронула губы инспектора.
— Если нашим сотрудникам придется наведаться туда, я предупрежу их, чтобы они не писали в цветочные горшки.
Последовала одна из тех исполненных значения пауз, когда кажется, что сам Господь Бог вдруг решил прислушаться к происходящему в сотворенном им мире. Рассел уставился на Уортон, она в свою очередь ответила таким же долгим немигающим взглядом.
— Вот-вот, предупредите их, — буркнул наконец Рассел.
Чувствовалось, что гроза вот-вот разразится.
— Вы куда-нибудь выходили вечером?
— Нет.
— Кто-нибудь может подтвердить это?
После небольшого колебания он ответил:
— Нет.
Выждав пару секунд, Уортон уточнила:
— Вы уверены?
Он мгновенно взорвался:
— Разумеется, черт побери, я уверен! Вы полагаете, я могу не знать, есть ли в доме еще кто-нибудь или нет?
Инспектор широко улыбнулась:
— Вы, несомненно, сознаете, что, утаивая информацию, важную для следствия, рискуете быть привлеченным к судебной ответственности?
— Я был один! — огрызнулся он.
Уортон решила на время оставить эту тему. Позже у нее еще будет возможность пощипать Рассела.
— Вы вчера заходили в музей по каким-нибудь делам?
Помолчав, профессор ответил:
— Нет.
— Вы знали убитую?
На этот вопрос он ответил не задумываясь:
— Нет!
— Вы уверены? Не слишком ли вы поторопились с ответом? Разве она не могла быть вашей ученицей, студенткой?
— Я ответил быстро, инспектор, потому что абсолютно уверен, что никогда прежде не видел ее.
Уортон понимала, что даже ей, вооруженной терпением и острыми клыками, не пробить броню самоуверенности Рассела.
— Инспектор! — в дверях раздался голос Каплана.
Уортон встала, отчасти с любопытством, отчасти с раздражением, и подошла к полицейскому. После непродолжительной беседы с подчиненным она вновь вернулась к Расселу.
— На данный момент это все, профессор. Вы можете быть свободны.
Но, как ни странно, теперь, получив разрешение заняться своими делами, Рассел желал продолжить разговор.
