Кафе было невзрачным, обветшалым и грязным, но Джонсон так устал, что с удовольствием опустился бы на лавку даже в какой-нибудь вшивой ночлежке. Кофе обжигал язык, у пластикового стаканчика стенки были такие тонкие, что пропускали свет, а черствая булочка не рассыпалась на крошки лишь потому, что ее удерживал от этого толстый слой маргарина. Когда кофе остыл достаточно, чтобы можно было его проглотить, Джонсон убедился, что хозяин заведения явно сэкономил на его приготовлении.
Однако это, по крайней мере, была какая-то жидкость, и к тому же не нужно было больше стоять на ногах. Джонсон откинулся на спинку диванчика и прикрыл глаза, прогоняя назойливую мысль, что дизайнер, придумавший этот предмет мебели, был, по всей вероятности, либо калекой с аномальным телосложением, либо инопланетянином, либо просто садистом. Каждый столик этого кафе обрамляли по периметру три таких диванчика, между которыми оставались проходы.
Как бы то ни было, а наконец-то выдалась минута покоя. Можно было расслабиться.
Поначалу в зале было малолюдно, но к тому времени, когда Джонсон расправился с булочкой и странной темно-коричневой жидкостью в стаканчике, кое-какой народ набежал, и помещение наполнилось гулом голосов. Его, как незнакомца, никто не беспокоил, но кабинка рядом с ним была набита студентами.
Разумеется, разговорчивыми.
Сперва они просто говорили об убийстве, затем перешли к деталям и даже стали выдвигать версии, по большей части фантастические. Джонсон продолжал сидеть, прислонившись головой к зеленой крашеной стене и меланхолично улыбаясь. Он специально не подслушивал разговор, но…
— Она сама на это напросилась.
Улыбка Джонсона не дрогнула, дыхание оставалось ровным, но прислушивался он теперь очень внимательно.
Заинтересовавшую его фразу произнесла невысокая темноволосая девушка, не отличавшаяся особой красотой. У Джонсона мелькнула мысль, что столь едкое замечание вызвано обыкновенной завистью, однако вскоре он отбросил эту мысль. Хотя четверо из пятерых ее собеседников принадлежали к сильной половине человечества, все они придерживались того же мнения.
— Она была воображалой, но при этом неразборчивой, — заявил прыщавый юнец с волнистыми белокурыми волосами и физиономией, про которую принято говорить «кирпича просит».
— Да просто уличной девкой! — фыркнула та же темноволосая студентка. В ее голосе, интонации и даже легком уэльском акценте звучал праведный гнев.
Прыщавый молодой человек предпочел не развивать эту тему, а один из его товарищей — юноша со спортивной фигурой, производивший более приятное впечатление, — произнес:
— По большому счету я не знал ее.
— Ее интересовали мальчики со второго курса и постарше, — вступила в разговор длинноволосая блондинка.
— Да, и подчас намного постарше.
Уэльский акцент уже начинал действовать Джонсону на нервы, но тут он задумался, что именно его обладательница имела в виду.
Неожиданно разговор замолк и атмосфера в соседней кабинке изменилась. Джонсон не стал поворачивать голову в сторону студентов, но осторожно оглядел зал. От стойки бара к их кабинке приближался молодой человек в белом пиджаке со стаканом кока-колы в руке: выглядел он на год или два старше соседей Джонсона. Вид у него был подавленный.
Пройдя мимо и ни с кем не поздоровавшись, он опустился на диванчик за столиком в дальнем углу зала.
В соседней кабинке голос с уэльским акцентом произнес:
— Не понимаю, чего он ходит как в воду опущенный. Уже сколько месяцев прошло, как она его бросила!
Пластиковый стаканчик с остатками кофе уже давно не обжигал Джонсону пальцы, а о том, чтобы сделать из него глоток, страшно было даже подумать. Отодвинув от себя это пойло, Джонсон поднялся и, стараясь не привлекать к себе внимания, прошел прямо к столику, за которым сидел юноша в белом пиджаке.
— Разрешите? — спросил он, подсаживаясь.
Ответом ему была лишь гримаса, на короткое мгновение исказившая лицо студента. Впрочем, молодой человек быстро взял себя в руки, но все равно не ответил, а лишь сильнее сгорбился над стаканом кока-колы, словно оберегая его от воздействия света.
Джонсон не видел причин тянуть время. Достав из кармана удостоверение, он продемонстрировал его молодому человеку:
— Сержант сыскной полиции Джонсон. Ты не против немного поболтать?
Студент откинулся на спинку диванчика и, закрыв глаза, произнес спокойным тоном:
— Вот черт.
— К сожалению, я не знаю твоего имени, — продолжил Джонсон, пропустив слова студента мимо ушей.
В ответ что-то прошелестело. Сержант явственно уловил какой-то звук, хотя губы молодого человека не шевелились и в его лице, обращенном к потолку, ровным счетом ничего не изменилось.
Джонсон решил, что пока не стоит давить на парня.
— Я, конечно, прошу прощения, но у меня сегодня что-то со слухом. Ты не мог бы говорить громче?
— Мэтью Сакс.
— Ты на каком курсе, Мэтью?
— На четвертом.
Мэтью Сакс был довольно привлекателен, атлетически сложен и одет с претензией на элегантность, хотя его роскошный пиджак был несколько помят и запачкан. Из нагрудного кармана торчали ручки и фонарики в виде ручек, боковые же карманы пиджака были набиты книгами в мягких обложках и блокнотами. На шее юноши красовался стетоскоп — своего рода эмблема профессии.
— Я подумал, ты можешь рассказать мне что-нибудь о Никки Экснер.
Мэтью резко опустил голову и впервые посмотрел прямо на Джонсона.
— Значит, это правда? Ее убили?
— Она пропала, и мы ее ищем.
— Но ведь в музее произошло убийство?
— Да, там обнаружили тело.
Юноша продолжал расспрашивать все настойчивее — было видно, что эта девушка для него не просто знакомая.
— Но если Никки пропала…
Джонсон решил, что хватит ходить вокруг да около, и спросил:
— Ты знал ее?
Целую минуту Сакс молча смотрел на сержанта. Затем, словно ребенок, проигравший старшему брату в шашки, покорно опустил глаза.
— Да.
— Близко?
— Ну… мы встречались какое-то время.
— Как долго?
— Месяца два.
— Когда это было?
Парень на секунду задумался.
— Прошлым летом. Где-то в июне-июле.
— И что между вами произошло?
Джонсон чертовски хорошо представлял, что именно произошло, но такова уж была его работа —
