почти одну пятую часть мира! Оттуда не поступают деньги, там не контролируются ни людские, ни промышленные ресурсы! Мы не можем проводить политику ползучего захвата власти над странами, не можем спокойно УНИЧТОЖАТЬ эти государства! А самое страшное — это их ИДЕОЛОГИЯ! Они отрицают нашу власть — власть ДЕНЕГ! И на первом плане у них вообще, подумать только — ЧЕЛОВЕК! Эти, которые равноценны калу, (Шулхан Арух, Орах Хайин, 55, 20) посмели считать себя ЛЮДЬМИ!
— Да, господа… Похоже, что мы НЕДООЦЕНИЛИ степень опасности… Вначале нам удалось получить власть ТАМ. А теперь — и Гитлер, и Сталин практически УНИЧТОЖИЛИ пятую колонну иудейства у себя. А это должно кончиться только одним — ПОЛНЫМ УНИЧТОЖЕНИЕМ. Стереть с лица земли саму память о ПОСМЕВШИХ восстать против НИХ, хозяев! Уничтожить если не самих Гитлера и Сталина, так тех, кто ПОСМЕЛ пойти за ними, их детей, внуков, правнуков — ВСЕХ, до седьмого колена…
— Успокойтесь, господин Ротшильд. Мы все прекрасно понимаем, что сейчас идёт борьба уже не за деньги, за НАШЕ будущее. И если мы проиграем, то падёт НАША власть, наша вседозволенность, наша неприкосновенность… Поэтому — уничтожать всех! Без всякой пощады! Стереть их в порошок!
— Господа, господа! И Франция, и Британия УСТАЛИ от войны. Народ — против.
— Народ?!
Тон, которым один из господ произнёс это восклицание, был больше уместен о чём то невыносимо мерзком и противном…
— Что же — дайте народу повод. И он сам снесёт те правительства, которые ПОСМЕЮТ прекратить войну.
— Повод — будет… Предлагаю использовать отряды НАШИХ боевиков. А то они застоялись без НАСТОЯЩЕГО дела…
Глава 21
Стоял обычный воскресный день лета одна тысяча девятьсот сорокового года. В маленьком французском городке жители собирались на воскресную мессу. Нарядные, чистенькие дети в лучших костюмчиках. Аккуратные старички и старушки. Каждый обитатель города считал своим долгом выслушать кюре в самом лучшем своём наряде. Звенели колокола собора, собирая горожан. Ярко светило летнее солнце в пронзительно голубом небе. Ничто не предвещало беды…
…За глуховатым голосом священника люди не услышали нарастающего гула моторов. Высоко в небе появились медленно ползущие трёхмоторные самолёты. А когда они приблизились, под ними расцвели купола парашютов… Падре только закончил проповедь, как дверь собора с треском распахнулась, и на пороге появились вооружённые люди в форме германских парашютистов. Треснула очередь поверх голов, отколов щепки от массивного распятия, мгновенно воцарилась гробовая, в прямом смысле этого слова тишина. Огюст Вуайе, глава прихода медленно поднялся и спросил:
— Что вам надо? Это храм Божий. Здесь женщины и дети, покиньте Божий дом!
В ответ офицер в каске выстрелил ему прямо в лицо. Обливаясь кровью, старик рухнул на каменный пол. Забилась в истерике какая-то женщина, матери крепче прижали к себе детей, закрывая их своими телами от налётчиков. Их командир спокойно прошествовал к амвону, ударом кулака свалил кюре на землю, затем заговорил:
— Доблестный Вермахт решил показать всему миру, что ждёт агрессора. Поэтому вы, все жители Камбре, будете уничтожены в надзидание остальным до последнего человека…
Двери плотно подпёрли металлическими столбами. Напротив окон установили пулемёты. Офицер махнул рукой, подавая знак, стёкла витражей рассыпались с печальным звоном, и внутрь собора полетели канистры с бензином. А затем огнемётчики, одетые в свои специальные костюмы направили стволы своего оружия ВНУТРЬ и открыли огонь…
С треском рушились перекрытия, лопались от невыносимого жара старинные камни постройки, страшный нечеловеческий вой вскоре стих, перекрытый рёвом пламени. В котором горели триста невинных душ… К ногам командира десантников упал уголёк. Тот поднял его рукой, затянутой в лайковую перчатку, прикурил и швырнул снова в жуткий костёр. Затем обратился к стоящему рядом человеку в гражданской одежде.
— Ты готов, Моисей?
— Да, Исхак…
Щелчок пальцев, и десантники стали избивать цивильного. Били долго, пока тот не затих. Затем быстро погрузились в два грузовика с эмблемами торговой компании, взревели моторы, и автомобили быстро исчезли из вида, растворившись в лесу…
Весь мир был в шоке… Неслыханное зверство немецких парашютистов против мирных жителей! Их сожгли живьём в собственной церкви! Единственный свидетель, чудом оставшийся в живых, местный часовщик Моисей Мейер дал показания, после того, как пришёл в себя в больнице! Заливаясь слезами, он с трудом мог говорить от множества эмоций, горя, скорби, переполнявших его душу! Он поклялся на „Святом Писании“, что говорит чистую правду, и корреспонденты множества печатных изданий, радиостанций и кинохроникёры были потрясены его бесхитростным рассказом. Мейер, плача, рассказывал, как на его глазах разбивали о камень головы грудным детям, как насиловали молодых женщин и девушек, как мучительно, по варварски убивали мужчин, ломая им руки и ноги, сопровождая эту кровавую вакханалию здравицами в честь Гитлера и Сталина… А многочисленные средства массовой информации в мгновение ока донесли кошмарную весть до самых глухих уголков планеты… И мир ВЗДРОГНУЛ от ужаса и отвращения…
Тысячные демонстрации прокатились по Лондону, Ливерпулю и Манчестеру, по другим британским городам от Калькутты до Сиднея, требуя беспощадной борьбы и уничтожения всех виновных в этой трагедии. Экзальтированные французы вдребезги разнесли все окна Дворца Республики, ворвавшись в зал заседаний и не покинув его до тех пор, пока депутаты Народного собрания не приняли резолюцию о войне до победного конца. Почти двести тысяч американцев прошествовали мимо „Белого Дома“ в Вашингтоне с плакатами: „Рузвельт, не спи!“ „Америка требует возмездия!“ и тому подобными. Ряд конгрессменов выступили с запросами по поводу вступления САСШ в войну. Но почему то накал первых дней очень быстро стих, сенаторы — успокоились, и всё пошло своим чередом, словно ничего и не было. Изоляционисты быстро успокоили народ и страну, разве что было растерзано несколько немецких семей, попавших под горячую руку…
— Ми знаем, товарищ Гитлер, что во Франции была совершена чудовищная, бесчеловечная провокация. И ми знаем, что ни ви, ни один из ваших доблестных солдат не причастен к этому преступлению…
Сталин тоже нервничал — воистину, он ожидал чего то подобного, особенно после того, ЧТО творили французы и англичане на оккупированных землях СССР и Германии. Да, немцы дали отпор врагу. Получив от Красной Армии боеприпасы и оружие, несколько сот танков, германские солдаты смогли остановить бесчинствующих оккупантов, более того, освободили ряд германских земель, смогли начать эвакуацию уцелевших жителей в Генерал-губернаторство и СССР, на выделенные им территории. Объединённый Флот нанёс отрезвляющий удар по финнам, смешав Виппури с землёй и отбил многочисленные попытки англо- французов захватить военные базы Кригсмарине и попытку заблокировать вход в Балтику. Успешно препятствовал перевозкам подкреплений в Норвегию и захваченную ими часть Севера СССР. Но вот так называемые „нейтралы“… Никто не ожидал, что Швеция после двухсот лет настоящего невмешательства в чьи либо дела, начнёт перевозку военных грузов на своих судах и самолётах. Неужели они хотят реванша за Полтаву и Иван-город? Что же, придётся наказать…
Иосиф Виссарионович подошёл к стоящему у раскрытого окна Гитлеру и молча стал рядом. Ноздри широкого носа германского Вождя раздувались, выдавая с трудом сдерживаемое бешенство.
— Я вот что думаю, Адольф Алоизович, не пора ли нам прекратить булавочные уколы? Дать врагам настоящее сражение?
Дождавшись перевода, Сталин поразился почти мгновенной перемене в собеседнике — тот почти мгновенно сменил эмоции.
