— Сражение? Но чем? Вермахт имеет всего сто пятьдесят танков, не считая тех трёхсот, которые переданы вами нам. Но экипажи для советских машин проходят переподготовку. Я не могу бросать в бой необученных новобранцев, партайгеноссе.
— Я веду дело вот к чему, товарищ Гитлер: вы смогли эвакуировать очень многих германских конструкторов авиационной и танковой промышленности. Фердинанд Порше, Гюнтер Книмкампф, Хейнкель, Мессершмит, я могу долго перечислять имена. Сейчас вы пытаетесь наладить производство „Т-3“ и „Т-4“ на переданных вам заводах Урала и Сибири.
— О, да, партайгеноссе…
— Мы подготовили два новейших танка. Им нет аналогов ни у наших врагов, ни у вас, наших союзников. Но машины очень сырые. Первая, „Т-34“, великолепный боевой агрегат, обладающий непревзойдённой проходимостью и боевой мощью. Мы установили на него семидесяти шести миллиметровую длинноствольную пушку и дизельный двигатель. Вторая машина — танк имени нашего прославленного маршала Климентия Ворошилова. Достаточно сказать, что только лобовая броня танка достигает ста миллиметров. На нём тоже стоит дизель, но проблемы трансмиссии мы не могли решить до тех пор, пока не расстреляли бывшего директора Кировского завода вместе с его шпионско-вредительским гнездом. Тем не менее, мне кажется, что ваши германские инженеры могли бы внести некоторые полезные усовершенствования в конструкцию этих машин, взяв из них те новинки, которые можно и нужно применить на танках наших обеих стран.
— Великолепное предложение, партайгеноссе! Я немедленно попрошу приступить Шахта к работе.
— Это, кажется, ваш гений экономики?
Сталин лукаво прищурился в усы — чего-чего, а уж лиц такого ранга он прекрасно помнил! Гитлер в ответ тоже улыбнулся, понимая тонкий намёк Вождя. Вообще то как человек Фюрер был очень одинок. Ева Браун, его последняя подружка, погибла в их горном доме в Альпах, когда туда ворвались французские десантники. Её разрезали на куски ещё живую после того, как пал последний защитник виллы, и сейчас Фюрер страдал от тоски. Вождь предоставил ему роскошный дворец под Москвой, где обосновался не только он сам, но и все уцелевшие члены его правительства, и москвичи уже привыкли к скромно, но тщательно одетым личностям, гуляющим по улицам столицы и говорящим на незнакомом им языке. Не редкостью стали и проходящие по мостовым города подразделения пехотинцев в серой форме, или танки с крестами на броне, двигающиеся с Востока на Запад. Конечно, случались и недоразумения, но, как правило, либо мелкие, либо просто из-за незнания языка и обычаев друг друга. Солдаты Вермахта поражались душевной теплоте и широте души русских, принявших так хорошо бывших врагов…
…Анти Сорвинен сидел на дне окопа, выкопанного в болотистой русской земле и читал письмо из дома. Ему всё же удалось побывать дома. Обнять сына, уже забывающего, как выглядит отец, приголубить соскучившуюся по ласке и оттого ненасытную ночью жену, немного поправить хозяйство, приходящее в упадок из-за отсутствия мужской руки. Уже старый пёс, охраняющий дом, долго вертелся ужом возле хозяина, требуя ласки, а кошка, раньше даже близко не подходившая к Анти, проспала весь день на его сапогах. Словом, дом — это дом, и если тебе даже не показывают внешне, то в душе все рады возвращению хозяина. И вот, спустя месяц он получил весточку из дома. И был ужасно этому рад. Хельга, его жена спешила обрадовать мужа тем, что вскоре в их семействе будет прибавление. Сорвинен вначале обрадовался, а потом задумался: успеет ли он вернуться домой до рождения ребёнка? Закончиться ли к тому времени эта затянувшаяся война? Русские упорно сопротивлялись на всех участках фронта. И, похоже, что они преодолели кризис с горючим. Уже дважды атаки зуавов на соседних участках встречали танки. А в небе появились и самолёты. Пусть пока мало, но они начали летать. Сумеет ли маленькая Суоми договориться с могущественным соседом? И смогут ли русские забыть то, что творят на её землях союзники Финляндии? Пусть сами финны и не запятнали себя преступлениями против мирного населения, но месть — слепа. И не падёт ли меч возмездия на голову гражданских? И пусть радио Хельсинки каждый день вещает о победах славных англо-французских войск на севере и на юге России, но Анти не слепой, и сам видит, что вся война превратилась в бессмысленное топтание на позициях. Как в Великую войну. Так сидеть в окопах можно до бесконечности, и ещё неизвестно, у кого больше ресурсов. СССР — необъятная страна. И если она смогла обойтись без Запада почти двадцать лет социализма, то сможет ли Запад поставить их на колени? Особенно, после того, когда русские узнали, ЧТО ИХ ЖДЁТ? Анти ни на секунду не сомневался в том, что солдаты, стеревшие с лица земли тот французский городок и уничтожившие всех его жителей, не были ни русскими, ни немцами. Уж больно не вязалось это ни с теми, ни с другими. То, как уничтожили Камбре очень сильно напоминало то, что творилось на захваченными французами землях… И Сорвинен сильно подозревал, что в действительности это работа самих французов…
Глава 22
…- Отряд! Становись!
На вытоптанном ногами зеков плацу застыли одетые в чёрные лагерные робы шеренги заключённых. Начальник лагеря, почёсывая затылок, кивнул незнакомому лейтенанту НКВД. Тот шагнул вперёд и начал речь. Всё бы было стандартной накачкой перед работой, но вот только говорил лейтенант на незнакомом лающем языке. Урки недоумевающее пожимали плечами, переглядываясь друг с другом, зато внезапно оживились зачуханные, забитые ворами „политические“. Лейтенант остановился, потом отдал короткую команду на том же незнакомом языке, и вдруг шеренги дрогнули. Несколько старых заключённых бросили руки на плечи впереди стоящих зеков, требуя прохода, те машинально шагнули вперёд и в сторону, и „политики“ вышли из строя. Лейтенант чуть подождал, затем вновь скомандовал, вышедшие сомкнулись, и их под конвоем увели в баню, остальные пошли на работы… Поскольку после большой чистки образовалось множество вакантных мест, а так же в связи с острейшей нехваткой переводчиков товарища Берию осенила гениальная мысль — использовать арестованных ранее „бывших“. Он не понаслышке знал, что получившие образование до революции языки знали твёрдо. И часто — не по одному. И вот теперь практически по всем таёжным и заполярным лагерям разъехались эмиссары Лаврентия Палыча, разыскивая и вытаскивая на свободу грамотных людей. На происхождение было приказано не обращать внимания. Тем более, что Отечество в опасности. А поскольку большинство „бывших“ было арестовано в приснопамятные времена иудейского засилья в „ЧК“, то сейчас они автоматически попадали под амнистию, объявленную Сталиным. Так вот и поехали бывшие поручики, штабс-капитаны, полковники и подполковники обратно. Из Сибири и полярной тундры в Россию. Пусть пока и переводчиками, но в глубине души тлела надежда, что раз поняли и простили, то ещё и ДОВЕРЯТ…
Владимир приник в перископу командира, наблюдая за тем, как союзники готовились к первому залпу. Небольшой кран, установленный на платформе заряжающей машины огромной мортиры, надрываясь, поднял массивный снаряд, толкатель плотно задвинул его в ствол. Следом скользнули пороховые заряды. Легла на место гильза с капсюлем, мягко стал на место затвор… кургузый, неимоверного калибра ствол медленно поплыл к горизонту, БУМ!!! Вздрогнула земля, вырвалось ослепительное пламя, облако кордитового дыма, окутавшее самоходную мортиру, почти мгновенно рассеялось. И вновь — кран, снаряд, заряд, гильза… Артиллеристы работали. Не суетились, не спешили, просто РАБОТАЛИ. Каждые десять минут снаряд в две тысячи сто семьдесят километров улетал на шесть километров, перемешивая в прах траншеи, блиндажи, линии заграждений. Заставляя детонировать минные поля, густо поставленные перед франко- английскими окопами. Стирая с лица земли сразу по несколько сотен метров инженерных сооружений…
— Лихо бьют, товарищ командир!
— Лихо… — Согласился Владимир.
Он никогда ещё не видел ничего подобного. После освобождения из штрафбата его направили в Харьков, в учебную часть. Там ему пришлось переучиваться на новую технику. Это были первые увиденные им новейшие средние танки „Т-34“, конструктора Кошкина. Покатая толстая броня, длинноствольная крупнокалиберная пушка. Дизель в пятьсот сил. Четыре человека экипаж. Рация. Петров сразу влюбился в
