оптимизма, однако он решил, что еще недели две не будет браться за работу — не будет даже делать набросков или писать маслом, как предполагал ранее, — а постарается раз и навсегда избавиться от этого дурацкого заболевания, которое на протяжении стольких лет то и дело докучало ему. Стоя один на бульваре в сгущавшихся сумерках, среди безбрежного серого простора, где небо сливалось с морем, а ветер гудел и вздыхал у него в ушах, словно в большой морской раковине, и песок, завихряясь, опадал у его ног, Стефен почувствовал, как кровь быстрее побежала у него по жилам, и, подняв голову, устало подумал:
«Может быть… я еще докажу… что я не совсем конченый человек… кто знает».
14
Шли дни, и настроение Стефена все улучшалось. Как ему было хорошо с этими простыми женщинами, которых люди его класса несомненно сочли бы «вульгарными»! А ему было с ними так легко, больше того: ему казалось, что он и сам такой же. Жизнь этого пропахшего солью района у гавани, приход и уход рыбачьих шхун, выгрузка улова — асе интересовало его, отвлекало его ум от горьких размышлений. Рано утром он ходил с Флорри на рыбный рынок, где наблюдал за тем, как она ловко покупает товар, вовремя ловя взгляд аукционщика, чей охрипший голос вел постоянную войну с грохотом лебедок. Постепенно Стефен стал удлинять свои прогулки по прибрежным скалам, спал с открытым окном, не боясь бриза. Но самым замечательным было купанье. Хотя купальный сезон еще не наступил и в воде действительно чувствовалась близость Северного полюса, на что не без сарказма не раз указывала Флорри, удержать Стефена было невозможно. Каждое утро он отправлялся на мол и бросался в воду, не отставая от местных смельчаков — членов клуба «Купайся круглый год», — те и в самом деле, как сообщил один из его новых знакомых, купались, даже когда на земле лежал снег. Это резкое погружение в холодную воду как раз и оказалось тем стимулирующим средством, которое больше, чем что-либо, ускорило выздоровление Стефена, возродив в нем не только желание писать, но и то, что было куда важнее: веру в свои творческие силы.
Он много времени проводил один: Флорри либо хлопотала, добывая разрешение на аренду, либо наблюдала за сооружением ларька, у Дженни полно было дел в лавке, а Эрни каждый день объезжал клиентов на тележке. Тем не менее в среду решено было «всем семейством» отправиться на экскурсию.
— А вы сможете поехать? — спросил Стефен Флорри.
— Мешай дело с бездельем, проживешь век с весельем, — изрекла она, затем, решив просветить этого невежественного человека, добавила: — В среду мы закрываемся в середине дня. Так что вполне можем поехать за креветками.
— За креветками?
— Вы что, в первый раз это слово слышите? Да сами же вы мне все уши про них прожужжали! Ну вот я и покажу вам, где, когда и как мы их ловим. После этого — к вашему сведению — мы вскипятим чайник и попьем чайку. А вы, если пожелаете продрогнуть до костей, сможете принять свою ледяную ванну. Это вас устраивает, мистер Михель Анжелло?
— Мне представляется это божественным, Флорри, — настолько любезно ответил он, что торговка даже слегка улыбнулась.
По мере того как проходили дни, она стала терпимее относиться к нему, хотя и старалась этого не показывать. Она не могла забыть, как он нарисовал ее Рыжика, и тщательно избегая разговоров на эту тему, все же отнесла потихоньку рисунок к некоему Смиту, чтобы окантовать и вставить под стекло. Затем неоднократные предложения Стефена посидеть в лавке — хотя Флорри отклоняла их самым решительным образом — привели к тому, что она перестала считать его «зазнайкой», особенно после того, как однажды вечером застала в рубашке с закатанными рукавами за мытьем посуды после ужина.
Наступила среда, день выдался пасмурный, но без дождя. Ровно в два часа лавку заперли, и вся компания, взгромоздившись на тележку, запряженную пони, выехала за город и покатила по прибрежной дороге на восток, в направлении Клифтонвилла. Проехав миль пять, Эрни свернул с шоссе на проселок, вившийся между двумя рядами набухшего почками боярышника, а затем переходивший в заросшую травою тропу, которую чуть дальше перегораживала калитка из ивняка; миновав ее, они выехали в поле, поросшее репейником и жесткой прибрежной травой. Здесь пони распрягли и оставили пастись, а Флорри с видом заправского гида повела своих спутников через щетинившиеся пучками травы дюны к уединенной песчаной бухточке, окруженной с трех сторон скалами.
— До чего же чудесное место! — воскликнул Стефен.
— Вода как раз схлынула, — заметил практичный Эрни. — Вот тут-то мы их и наловим.
— Поныряешь со мной, малыш?
— Мне еще надо набрать палок для ловли моллюсков, — извиняющимся тоном сказал Эрни и деловито побежал куда-то.
— Я вам составлю компанию, — предложила Дженни и, заметив изумление на лице Стефена, громко рассмеялась. — Давайте наперегонки.
Они разделись за двумя скалами, стоявшими не слишком близко друг к другу. Несмотря на, казалось бы, большую сложность дамского туалета, Дженни опередила Стефена и, бросившись в воду, нырнула под волну.
— Где это вы научились плавать? — Стефену лишь с трудом удалось нагнать ее.
— На пристани у Джо Тэпли. В детстве мы все время прыгали с нее в воду.
Она перевернулась на спину и, закрыв глаза, поплыла. Ее упругое тело казалось таким молодым, точно годы, прошедшие со времени их первой встречи, не оставили на нем никакого следа. Стефен смотрел на эту свежую, соблазнительную женщину и удивлялся, что она до сих пор не нашла себе мужа. Любопытство одержало в нем верх над врожденной застенчивостью, и он спросил:
— Дженни… почему вы так и не вышли больше замуж?
Она перевернулась на живот, взмахнув руками, подняв фонтан брызг, посмотрела на Стефена и тряхнула головой.
— Должно быть, случай не представился. Ну да… наверно. Увивалось тут за мною несколько парней. Да мне что-то ни один не нравился. — Она вдруг улыбнулась. — Вы ведь знаете, как это бывает, мистер Десмонд. Обжегшись на молоке, дуешь на воду.
И, прежде чем он успел что-нибудь сказать, она стремительно поплыла к берегу.
Одевшись, но оба босиком, они направились к скалистой части бухточки, где их поджидали Флорри и Эрни с сачками для ловли креветок; сачки эти были прикреплены к длинной палке с перекладиной, наподобие грабель.
— Лучше поздно, чем никогда, — язвительно приветствовала их Флорри. — Возьмите сачки у Эрни. И, если вы готовы, начнем.
Опустив конец палки с перекладиной в море, она двинулась по мелководью, толкая впереди себя сачок и поднимая со дна тучи песка. Эрни и Дженни неторопливо следовали за нею, а на некотором расстоянии позади шел Стефен. Вода была такая прозрачная, что — удивительная вещь! — он различал впереди смутные очертания креветок, шевелящих тоненькими усиками, различал, несмотря на то, что студенистые тельца их совсем прозрачны, а по окраске они напоминают переливчатый песок, — их выдает лишь крошечный черный, точно агат, глазок, видимо являющийся своеобразным жизненным центром этих хрупких существ и как бы предупреждающий их об опасности, ибо при его приближении все они вдруг начинали отчаянно метаться. Многие избегли ожидавшей их участи, и все же, когда сачки были извлечены из воды, в них оказалось достаточно поживы.
— Принеси ведро, Эрни, — скомандовала Флорри. — Оставляй только самых больших, а мелкоту брось обратно в воду. Вы втроем продолжайте заниматься креветками, а я поищу моллюсков среди камней.
Дул легкий ветерок, солнце выкатилось из-за туч, словно огненный апельсин. Они ходили по колено в воде, прочесывая дно, и через час наловили полное ведро креветок. Тут из-за скал, где потрескивал и дымил костер, сложенный из валявшихся на берегу коряг, донесся призывный крик Флорри. Они пошли к
