камер-юнкер «намерен» позвать: в кино? Не тот полет. Неужели в театр? Умора. А может, в ресторан?! Ужасно хочется в ресторан... Вспомнилось, как, когда у них с Сережей появились шальные деньги, они каждый вечер ужинали в ресторане. Невский проспект издегустировали вдоль и поперек. В «Невском Паласе» официантки с Сережей здоровались по имени-отчеству, во «Флоре» шеф-повар персонально выходил осведомиться – угодил ли, а президент Ассоциации барменов Юрий Шедзиловский нарек в честь Светы коктейль. Было и схлынуло. – А вдруг я занята? Вдруг через пять минут за мной кавалер примчится на вороном аргамаке? – Любопытно: «аргамак» – порода лошадей или сорт коньяка? Очень уж вкусно выговаривается.
– Кавалер? – Игорь растерялся. Поднялся со стула и снова сел, но уже не по-хозяйски. – А... Это... – тут он наконец нащупал нужный тон, чтобы сказанное можно в случае бестактности обыкновенно превратить в светскую шутку. – При исчезнувшем муже кавалер?
– Я же объясняла, – Света тоже с трудом нашла нужную интонацию – спокойно и мягко – не дай Бог герой завернет приглашение. – Мы с Сережей расписались потому, что были молодыми и глупыми студентами второго курса. А вскоре поняли, что проще, чем разводиться и продолжать вдвоем жить в коммуналке, не разводиться, но и не мешать друг другу. Так что же мне объяснить своему кавалеру, если я предпочту провести вечер с камер-юнкером? – «Пожалуй, Дуня, ты перебрала. На шею вешаешься. Фи, какой позор.»
– Да-да, – Игорь поудобнее устроился на стуле. – Меня сие не касается... Сударыня, я намерен пригласить вас... Вы любите тайные собрания? Ни-ни! Никакой политики. Приличная публика... Вы интересуетесь оккультизмом?
Света поотнекивалась мягко и нерешительно с минуту, предоставив Игорю чудную возможность проявить талант убеждения. Потом Игорь был выставлен из квартиры. Чтоб не мозолить глаза изнывающей от жажды знаний Марье Мироновне, он должен был дожидаться в такси, пока Прекрасная Дама наряжается в подходящий туалет. Жакет с застежками сзади. Юбка-брюки...
Света толком и моргнуть не успела, как такси выскочило к мокрому от дождя Московскому вокзалу. Сверху, лишившись опор из близких стен, навалилось низкое хмурое небо. Огромное подмигивающее разноцветными лампочками рекламное панно в этот момент сменило ковбоя Мальборо на восхваление вечернего концерта рок-группы «Метод» в «Октябрьском».
Она загадала: попадется первой машина с суммой цифр номера двадцать один – все обойдется благополучно. Если тринадцать – лучше найти предлог покинуть такси, не добравшись до пункта назначения. И тут же нахлынули неспокойные мысли: куда она катит? Зачем? Естественно, ее страхи не имели ничего общего с боязнью девочки, севшей в незнакомую машину и страшащейся изнасилования. Угрюмый шофер, знай свое дело, крутил баранку, выгадывая у каждого светофора по полсекунды. Игорь восседал этаким барином и озвучивать цель путешествия не торопился. Света постаралась расслабиться. Хоть чуть-чуть. Хотя бы внешне.
Ни «тринадцать», ни «двадцать одно» за дорогу не выпало. Последняя лужа, и такси остановилось. Где-то в районе «Автово». Оказалось, целью поездки было что-то с чем-то.
Света не поспешила срывать с парня эполеты. Конфисковала зонт. Не мешая Магниеву И Дэ рассчитываться, покинула. Прямо перед ней за копьеобразными прутьями ограды начинались могилы. Нос чутко уловил струящийся от трех завернутых в целофановые прозрачные дождевики бабулек аромат цветов. Охапки поздних георгин и астр в надежде на скорбных покупателей вымачивались в оцинкованных ведрах.
Господин Магниев захлопнул дверцу такси, галантно отнял зонт и под руку повел Свету по неразмокающей, но дьявольски скользкой аллее к растерявшим листву деревьям и ухоженным и не ухоженным холмикам, венчаемым где плитой, а где алюминиевым, крашенным серебрянкой крестом.
Света на ходу мысленно затеяла рассказывать себе сказку про девочку. Жила-была девочка. Однажды один молодой человек пригласил ее провести совместно вечер. Завез на кладбище. А надо сказать, что молодой человек был не от мира сего. И вот, на этом кладбище, выходят из-за деревьев дружки молодого человека с ритуальными ножами... Игорь ступал не быстро и не медленно, уверенно на одном из перекрестков свернул направо. И наконец вывел к группе людей, окруживших свежий раскоп в земле. Зонты, от солидно темных до несерьезных, автоматических, делали группу похожей на грибную поляну.
Сбоку, вжав головы в плечи и облокотившись на впившиеся в дерн штыковые лопаты, дожидались два мужичка из кладбищенской обслуги.
– А еще они младенцев едят, – негромко пробубнил один, как раз, когда Света проходила мимо.
– И спиртом запивают, – важно кивнул небритой челюстью второй.
– ... Слезы застилают глаза, губы отказываются произносить слова! – вещал, возложив ладонь на небрежно свисающий с шеи шелковый шарфик, гражданин в последней стадии надрыва. А его маленькие глазки бегали от слушателя к слушателю. – Георгий не берег себя, главным для него было не личное самосозерцание, а общее дело «тринадцатого пароля, тридесятого файла». И вот он ушел в 2540-ой год со дня рождения Будды, и мы крепче нефрита сплотим наши ряды, и завершим то, у скрижальных истоков чего был Георгий. Да обернется его душа незабвенным огнем, а не прахом! – тускло блеснул перстень на отведенной в сторону руке.
Наверное, самым важным для Светы было в приключившейся ситуации правильно себя повести. Но, черт побери, как в такой ситуации себя должна повести с виду якобы обычная девушка, ни ухом – ни рылом, пардон за грубость, не стремящаяся проникнуть в поехавшее на тайных науках общество?
– Что ты видишь, Странник? – продолжал на высокой ноте господин, так и застыв с отведенной рукой. – Ты видишь лестницу, поднимающуюся на лазурные небеса, а ее нижние ступени теряются из виду в густом тумане, окружившем нашу планету? Ты проходишь через долину слез, сквозь облака и туманы? Ты прощаешься с земными друзьями? Одинокие отныне, мы восходим по Пути, через пробел мы строим мост любовью и совершенными деяниями вопреки жизненным страданиям. Одну руку мы протягиваем вверх Тому, Который находится прямо под нами, а другую даем находящемуся непосредственно ниже нас, – господин уже почти пел. – Кто находится на могущественном Троне в пределах пятого слоя? Тот, имени Которого мы не произносим, за исключением тех случаев, когда мы находимся в состоянии совершенного обожания Его? Он есть бесконечная Юность, Свет Жизни, Чудеснейший, Древнейший. Владыка Любви- Венеры, Великий Кумара с Пылающим Мечом, Мир всей Земли. – Голос наконец сорвался.
Услужливый дядечка в двух (один под другим) свитерах, державший над оратором зонт, вложил в руку патрона игрушечную модель легковой машинки. Но прежде чем игрушка канула в зев могилы, к оратору приблизился распорядитель похорон – что это именно распорядитель, было ясно по черной повязке на рукаве ветровки. Черной повязке, но с красным бубновым ромбом. Распорядитель подал белый платок, тоже украшенный красной отметиной. Надпись не иероглифами, не латиницей и не кириллицей. Руническое письмо. Игрушечная машинка – модель шестисотого мерседеса – была благополучно стараниями оратора и распорядителя обернута платком и предана земле.
– Все это надолго? – недовольным, но в меру, шепотом спросила Светлана. Как поступить, она все еще не выбрала. Очень похоже, что ее проверяют «на вшивость» – есть такой неофициальный термин у силовиков. А если не проверяют? В кругу, в который она так стремилась попасть, действовали другие, не понятные посторонним правила. Конечно, можно демонстративно развернуться на каблучках, можно «покинуть поле», играя бурное негодование. Но нет никакой гарантии, что Магниев И Дэ снова позвонит в ее дверь.
– Пятнадцать минут потерпишь? – виновато заплямкал Игорь на ухо. – Извини, что не предупредил. Но здесь неприлично появляться без спутницы. Пятнадцать минут, и мы совершенно свободны. Это ведь не трудно – пятнадцать минут?.. И у нас впереди целый вечер...
Хлопком ресниц Света пресекла сбивчивый поток оправданий. Окинула взглядом собравшихся. Грязные ботинки, туфли, сапоги и даже одинокие некогда белые кроссовки в трещинках-морщинках. Неизменное «Chikago Bools» на чьей-то куртке. Там-сям простуженное покашливание. Про «прилично неприлично» Игорь врал без зазрения совести. Особого ума не требовалось, чтобы углядеть: не имело для толпы большой разницы – с дамой ты или без.
– А кто это только что выступал?
– Да так, шантрапа всякая на поминках закусить протиснулась.
