Сытые гады, в данный момент за стеклами их насчитывалась всего четверо, перешли к перевариванию пищи. Самая опасная дрянь в коллекции – габонская гадюка, а по-африкански «кассава», убралась с глаз долой в пышно заполонившие кубометровый террариум лохматые экзотические травы.
Молодой короткохвостый питон, полчаса назад набросившийся вместо лабораторной мышки на Светину руку, накрутивший кольца и врубивший весьма неслабые для полуметровой длины мышцы на сжатие так, что рука под перчаткой посинела, и пришлось шельмеца нести и окунать в заранее наполненную ванну, нынче поуспокоился и в блаженстве закрыл глаза. Питона Света держала не из корысти, а из озорства. Проку от этого шевелящегося полена не было никакого, а продавать душа не лежала.
Среднеазиатская кобра, старослужащая питомника на дому, получившая повышенную пайку – крольчонка вместо крысы – продолжала не мигая следить за движениями человеческих рук. А в стеклянном коробе над ней почивала гремучая ямкоголовая змея, вполне довольная обедом из цыпленка.
Сзади послышалось влажное чап-чап-чап. Света не оглянулась. И молодой ручной лебедь, выклянчивая у обожаемой хозяйки толику ласки, зашел сбоку. Попытался умными, как у собаки, глазами поймать отрешенный взгляд благодетельницы, требовательно ткнул клювом в локоть. Уступив молчаливой просьбе птицы, Света принялась ее гладить по спине. Аккуратно и осторожно, чтоб не задеть еще окончательно не зажившее крыло.
Подранка она подобрала на Крестовском острове. Можно сказать – спасла от неминуемой гибели – если только с самой Светой за зиму ничего не случится... Нет, это была не самая удачная мысль. Со Светланой не должно ничего плохого случиться. Она справится с проблемами.
На появление птицы чешуйчатый питон не отреагировал. Гремучая змея открыла правый глаз. Образованная рядом свободно надетых друг на друга роговых чехликов погремушка дернулась было, но лениво. И глаз снова закрылся. А вот кобра почему-то разглядела в изогнутой шее лебедя вызов и взвилась, раздув капюшон. В сей позе аспид был необычайно красив. Желтовато-оливковое туловище поперек обтекали яркие черно-коричневые полосы и замыкались на брюхе. А открывшееся брюхо имело светло- палевый цвет с перламутровым оттенком.
Ободряюще похлопав птицу, Света легонько оттолкнула преданное существо и поднялась с пола. Поворот назад. Здесь тоже стеклянные короба, тоже заключающие жизнь, но несколько другую. Сейчас кубы для скорпионов пустовали – последних братишек она продала оптом, и наконец в ее кармане появилась какая-то мелочь. Зато в террариумах для птицеедов активность наблюдалась в полный рост.
На втором этаже освещенные красными низковольтными лампами, отбывали сроки самцы. Правый крайний серо-черный старый зебровый птицеед с шипами на третьих сегментах третьих ножек, впрыснув в поданного на обед голого мышонка смесь пищеварительного сока и яда, упоенно рыл субстрат подстилки. Его надутое брюшко оттопыривалось высоко вверх, волосики топорщились. Братишка готовил брачное ложе, совершенно не заморачиваясь, что партнерша после романтического акта способна схрумкать пылкого Мазепу.
Приятель Pterinochilus murinus из соседней камеры, сидя на потолке вниз головой, выставил напоказ ярко-желтую головогрудь и не менее увлеченно счесывал волоски с обляпанного желто-зелено- коричневыми крапинками брюшка. Намереваясь их вплести в паутину. У этого симпатяшки не хватало одной второй ноги. И поскольку он пребывал в преклонных годах, надежды, что лапа отрастет, не оставалось.
Следующий приятель – чилийский розововолосый птицеед Grammostola gala – подобрав под себя ножки, устроился рядом с ванночкой. Еще пару часов, и он перевернется на спину чтобы благополучно, будем надеяться, отлинять. Выше этажом мамаша Euathlus smithii переворачивала яйцевой кокон. Паучата у нее должны были вылупиться через неделю. И момент следовало не прозевать. Иначе плотоядная маменька оставит от паучат рожки да ножки.
Подхватив с этажерки сачок, хозяйка выудила так и не растерзанного сверчка и отпустила певчего смертника в пустующий террариум поскрипеть до следующей встречи. Вроде бы долг перед членистоногим и пресмыкающимся воинством она выполнила. Долг перед лебедем, поселенным в застланной полиэтиленом соседней комнате, был выполнен ранее. Теперь пришел черед другого ритуала.
Девушка с громким резиновым щелчком стащила перчатки, медленно расстегнула пуговицы и выбралась из брезентовой кольчуги. Оставив снаряжение в ванной каморке, а заодно и вынув из ванной пробку, чтобы сошла вода, Света перебралась на кухню.
Кухня не производила впечатление уютного места. И не мудрено, появлялась по этому адресу Света раз в два-три дня на часок. Только чтобы покормить и почистить питомцев, да приплод на продажу отобрать. Кстати, о том, что кроме квартиры в центре, снимается еще и эта площадка, никто из знакомых не знал. По крайней мере, Света на это надеялась. Если, конечно, Сергей не выдал...
В древнем, рычащем, как медведь в брачный период, холодильнике прятались только бутылка шампанского и шоколадка. Света выволокла и то и другое на свет божий и забралась на табурет. Шампанское приятно холодило руку. На выстрел пробки причапал лебедь и доверчиво возложил гибкую шею на ее колени. А может быть, он собрался никуда ее не отпускать?
В мойке с прошлого визита сохла тарелка с оранжевыми разводами, но и сегодня не быть ей вымытой – дурная примета. В стеклянной банке на подоконнике выбросила зеленый ящеричный хвост луковица.
Бокал наполнился на треть золотистым напитком. Остальное изошло пеной, и пена даже не поместилась. Лопающаяся остро пахнущая шапка из пузырьков сползла с бокала на стол. Девушка пару раз провела ладонью по голове лебедя, словно гладила собаку. Нечаянно встретилась взглядом с птицей, хотя не хотела этого. Глаза лебедя лучились мольбой, чтобы хозяйка вот так и сидела, никуда не собираясь, никуда не уходя.
Светлана сделала короткий глоток шампанского. Не глоток, а почти поцелуй. Отломила и лизнула шоколадку. Ее глаза поменяли цвет, из зеленых они стали светло-голубыми. Голубыми как льдинки. И встала, уже готовая к предстоящему. Лебедь засуетился, попытался преградить дорогу, раскинув здоровое крыло. Светлана сунула ему обломок шоколада. Не без сочувствия переступила через отказавшуюся от сладости птицу и, собранная и злая, направилась в прихожую. О кольце она последние дни не вспоминала, решив, что само направление поиска тогда было выбрано ошибочно. Тем более, что ей и так повезло выйти на заказанного клиентом человека.
Не успел добраться до искомой информации по кольцу и Петя, увлекшийся изучением видеодосье на Черного Колдуна.
– Как скарабей устроился! – с порога окликнул дежурящего стажера вошедший словно алеутский бог в ярангу Паша, а Илья из-за спины Хомяка распорядился:
– Вырубай эту теургу!
Петя непроизвольно дрогнул. Надеясь, что испуг остался незамечен, нажал соответствующую кнопку на дистанционнике, и экран заволокло черное ничто:
– Ну как, засакралили журналиста? – попробовал он на равных, и получилось заискивающе. Да еще и голос предательски дрожал.
– Ты в сирени пятилепестовики вычесывал и пять копеек под пятку прятал, а я уже полком командовал! Это для тебя проблема, – плюхнулся Паша за свой стол. – А для нас кинокомедия. Ну... – и Паша с выражением посмотрел перед собой. – А где ОНО? – усталый, довольный, не заметивший подозрительной вибрации в словах стажера.
– В холодильнике, – подхватившийся Петя скрылся за шторкой. Пузырь «Праздничного» коньяка покоился меж ядрено пахнущими химией раковинами рядом с литровой банкой, в которой плавал заспиртованный человеческий язык. Из фотолаборатории Петя вернулся с леденящей кровь бутылкой.
– Что у нас сегодня по гороскопу? – Паша проверял, как идет эксперимент, пронзая взглядом булькающую в реторе жидкость. Остался доволен. Выдавил из какого-то тюбика на ладони серый червячок мази и растер, шепча с закрытыми глазами что-то неразличимое. К витавшим по дежурке запахам добавился мускусный нюанс.
– Коньяк.
– Что ж ты, дубина, коньяк вымораживаешь?! – возмутился Илья, еще не рассосавший осадок брезгливости после «Лениздата». – Коньяк обязан пребывать комнатной температуры! Иначе вкус пропадет, все равно, что пить водку! – почему-то сегодня вместо свитера он вырядился в костюм. И выглядел как корова с седлом.
