Отрывки из бесед

Часть первая

Я для тебя — запуганного и забытого,
Единственного никакой ценой не битого,
Того, кто пренебрёг своею молодостью,
Кто правду не посмел искать из доблести,
Рыдал, когда вокруг тебя рыдали,
Вершил, когда вокруг пытались, —
Я для тебя единственного стерегу
В последней паре рифм последнюю серьгу.
Я стала б для тебя совсем иная.
Расковыряла бы себя до дна я
и душу выложила б всю —
тебе на суд.
Я для тебя преодолела страх
перед наслышанными рифмами в стихах.
Я для тебя сухой слезой
слезиться буду, дорогой.
Ты — тот, кто не по циферблату
отсчитывал часы, а по набату,
кто собирал себя из выброшенных строчек, —
пространство, говорил, меж нами — просто прочерк.
Ты — словно небесвод после дождей —
опустошён. Притих из-за болей.
Забудь! Живи! Греши! Прости!
Ты и приснишься мне в конце пути.
Последний день зимы —
Спасенье!
Последнее — введенье
в привидение,
в почти что веру:
я, тебя обняв,
спросила: «Как ты?»
Ты: «Я? Нет меня!»
Объятье первое. В нём тонет
жёлтый свет.
Я погребла лицо в ладони,
когда тебя, сказали, нет.
Пространство расширяется во времени.
Само пронизывает время.
Слова — тяжёлые от бремени —
забыли рифмоваться. Немы.

Часть вторая

Ты. От тебя осталось меньше единицы.
Я. Послемыслие к тебе, не послесловие.
Мне хочется поверить в небылицы,
что из земли твоя на землю снова
душа вернулась, а в земле ты — тот, кто был;
что червь могильный плоть твою не источил
и сам потом не превратился в гниль.
«Из мусора рождаются стихи». Из пыли.
В ту ночь твои глаза темны, как полночь, были.
Последний день зимы.
Туманно.
Тут утро, сомневаясь постоянно
в себе, стремится в полдень улизнуть
и в нём скорее раствориться.
Тут каждый поспешает влиться
в толпу, стирающую лица.
От непохожего
тут всех охватывает жуть.
И даже звёзды новые —
как гвозди в грудь.
Тут между словом и поступком связи нет.
Тут всем на всё — один ответ.
Тут все стесняются рифмующихся слов.
Но там… Одни лишь жесты. И кивки голов.
Поскольку там — прозрачные слова.
И в них четыре измеренья, а не два.
И там — иные божества,
достигшие такого мастерства,
что им достаточно одной струны, —
производящей звуки тишины…
Не так ли «там», скажи, у вас?
И есть ли с «тут» какая-нибудь связь?
У вас совсем иное, правда, «тут»?
У вас «сейчас», наверное, иное?
Иные страхи? Круглые, как ртуть.
Но есть и слёзы ведь? И тоже раны ноют?
А может — нету ничего у вас иного?
Как тут давно уже ничто не ново?
В ответ — ничто. В ответ — молчанье.
Небытие пренебрегает жизнью,
её вопросами капризными.
А жизнь, напротив, суть сплошное предвещание
сплошного несуществования,
которому она выплачивает дань
создания любого увяданьем,
делами нашими, телами…