кончилось за две-три минуты. Том еще не успел осознать толком, что Митя благополучно добрался до окна, а первая граната уже разорвалась внутри конторы. Когда разорвалась вторая, они были рядом с Митей и вместе прыгнули в развороченное окно.
Внутри трое солдат стояли, подняв руки. От солдат они узнали, что двое из леса пришли сюда с полчаса назад и десять минут как уехали на грузовике. А они звонили в Емельянов Двор? Да, конечно, офицер сразу же позвонил.
Они вышли на крыльцо и увидели дорогу, которая, змеясь между деревьями, уходила к акварельно- зеленым и золотым лугам внизу. Оттуда утренний ветер неожиданно донес рев мотора. Затем шофер, очевидно, переключил передачу, и рев сменился ровным рокотом — грузовик теперь катил вниз по пологому склону, где кончались деревья. В Емельяновом Дворе он будет через четверть часа, а еще через четверть часа вернется с двадцатью солдатами. Том присел на каменное крыльцо, у нижней ступеньки которого начиналась дорога. Ему вдруг пришло в голову, что он даже не ищет выхода из положения. Выхода не было. Из двери выглянул Митя.
— Я их связал и перерезал телефонные провода. Мы идем обратно.
Том уже поднялся на ноги, когда из-за деревьев донесся щелчок выстрела. За ним последовал залп и наступила тишина. Они больше не слышали даже шума грузовика.
Бора словно восстал из мертвых.
— Наши! — закричал он, рубя воздух кулаком. — Да вы понимаете? Это же наши!
— Ну, так…
— Да-да, черт побери!
И он снова бежал за Корнуэллом, который бежал за Митей, который бежал за Борой. Но теперь у него на ногах выросли крылья. Ему казалось, что он вдруг вырвался из тьмы на яркий солнечный свет.
Потом они обогнули сосновую поросль и увидели грузовик. Рядом с ним в небрежных позах стояли пять-шесть человек. Один из них пошел к ним навстречу и приветственно взмахнул рукой.
Том догнал остальных и увидел тощего долговязого крестьянина в старой партизанской шапке, сдвинутой на затылок, с винтовкой, перекинутой через руку.
— Здравствуйте, товарищи, — церемонно сказал Станко.
Они толпились вокруг Станко, точно люди, вдруг обретшие свободу, хлопали его по спине, что-то выкрикивали.
Станко принимал все это невозмутимо — вздергивал брови, добродушно кивал.
— Ну, у нас кое-что для вас есть, товарищи.
Они наперебой трясли протянутую руку Станко, но молча, выжидая, чтобы первым заговорил Бора, и Том был этому рад. Однако Бора не торопился, тщательно следуя старинному обычаю, соблюдая достоинство. Наконец он задал вопрос:
— Откуда вы тут взялись?
Станко помедлил по-птичьи, в особой, присущей только ему манере. А потом сказал с безмятежным спокойствием, которое вселяло уверенность и бодрость:
— Оттуда.
И он ткнул большим пальцем в сторону равнины.
— А сколько вас?
— Нас трое.
— Всего трое? Мы ведь тут попали в переделку.
— Знаю.
И только теперь Бора спросил:
— Так вы их изловили?
— Он, черт его дери, не захотел остановиться. Пришлось стрелять, — сообщил Станко.
— Мы слышали.
— Вот и спустились?
— Да, мы спустились.
И ни одного лишнего слова, думал Том. Он готов был слушать их весь день.
Теперь они подошли к тем, кто стоял у грузовика: два молодых партизана, которых он видел на Главице, — Милай, так ведь? И Милован. И неизвестный человек в коричневой кожаной кепке и кожаной куртке — шофер грузовика, а у заднего борта, словно окаменелые, оба их пленных.
Бора говорил, словно человек, в которого вдохнули жизнь:
— Ну вот, капитан. Ну вот! Станко из отряда. Из нашего отряда, понимаете? Из отряда Плавы Горы. Они вернулись.
— Да нет, — сухо заметил Станко. — Нас всего трое. Я и два бойца.
Но это не охладило Бору:
— Связь восстанавливаете, верно?
— И связь, черт побери. И это тоже. А мы не знали, что с вами сталось. Думали, вы там, за Дунаем.
— Мы там и были, Станко. То есть не я, а они. Только они вернулись. И плохим был этот день.
— Плохим, говоришь?
— Хуже некуда. Марко погиб.
Станко замер на месте, посмотрел на Бору, пожевал губами, но ничего не сказал. Потом покачал головой и отвернулся. После некоторого молчания он заговорил:
— А эти двое? Что вы с ними будете делать?
Том подошел к Корнуэллу почти вплотную. Мгновение Корнуэлл и офицер смотрели друг другу в глаза, но за этим ничего не последовало.
Станко и Бора собирались действовать по всем правилам. Сначала они допросят шофера.
Тут явно не все было просто. Поманив его за собой, они отошли шагов на двадцать в сторону. Том спросил у Милована:
— Ну, как свиньи? Еще попадаются? Паренек расплылся до ушей.
— Да вот, всего две! — Он со смехом указал на пленных и затараторил: — Знаешь, Никола, мы ведь издалека пришли. Вчера ночью обходили Емельянов Двор. А Станко шагает себе в темноте и говорит, что хорошо дорогу знает, да только черта с два он ее знал, потому что мы… — Он оборвал фразу и дернул Корнуэлла за рукав. — Они вас зовут, капитан.
Том пошел за Корнуэлом туда, где Станко и Бора стояли с шофером грузовика. С ними пошел и Митя. Станко начал объяснять им про шофера, дюжего детину, который глядел на них с полным спокойствием, словно ему нечего было опасаться. Выяснилось, что он человек неплохой. Не то чтобы хороший, но, во всяком случае, не фашист. Наоборот, он иногда оказывал им кое-какую помощь.
— Это правда, — вставил Бора. — Мы его врагом не считаем.
— Так почему же он не остановился, когда вы подали знак?
— Тут, товарищ, такое дело вышло. Он говорит, что они держали его под прицелом. Ну а ведь мы хотели его остановить, только чтобы получить сведения…
— И правильно сделали, Станко! Это очень удачно вышло.
— И тут видим, что с ним еще эти двое. Корнуэлл спросил холодно:
— Куда он их вез?
— Он вам сам скажет, — ответил Станко. — Ну-ка давай говори.
Шофер повернул к Корнуэллу круглое загорелое лицо и сказал внушительно, со снисходительным сознанием собственной безупречности:
— Я их вез в Емельянов Двор, а то куда же? Они позвонили по телефону, что сбежали из Бешенова, понимаете? А я как раз там был, Ночевал там, понимаете?
— Они позвонили по телефону, вы говорите?
— Помощь вызывали, а то как же? Да вы что, мне не верите?
— Он врать не будет, капитан.
Шофер был возмущен:
— Конечно, не буду. Чего мне врать-то? — Он говорил, как человек, который при любых обстоятельствах всегда окажется на правильной стороне, просто потому, что такой уж он человек.
