своих безобидных страстей,
и было обидно от дряни,
ложащейся рядом в постель.
Поэзии производитель!
Мечтания провозгласи!
О женщина, пиздоноситель,
ты к Богу меня вознеси.
* * *
Увидев хуй, пизда пускает слюни.
Пизду узрев, навытяжку встал хуй
честь отдаёт - к чему она? Как плюнет
и разотрет. А ты губами жуй,
двупарными, моё парное семя,
пропитывайся им до мутных глаз,
в которых приостановилось время,
и вдруг забилось судорогой в нас.
* * *
Слюнявая пизда губами шамкала,
беззубая, заглатывала хуй,
и туфлями домашними прошаркала,
стремясь к биде бахчисарайских струй.
Исторгнув семя с кровью - наш роман такой
она пришлёпала в мою кровать,
и снова начала вертеть романтикой,
грозя, коль не женюсь, роман прервать.
* * *
Я со страху убежал в литературу,
чтоб ни-ни, не растлевать и не насиловать
так алкаш хватает в обе политуру,
коль поллитра под рукою нет - Россия ведь.
Как любой поэт, от мира в омерзеньи,
я свой дом из карт, из дам одних, сколачивал.
В нём они в ночных рубашках бумазейных
на диванах возлежат, свернув калачиком
телеса различных видов и размеров,
я ж хмелел то от одной, а то от нескольких.
Глядь - и нет во мне порывов-изуверов,
а зато в литературу по хуй влез-таки.
* * *
Ждал женщину, вернее, поджидал
должна была явиться ниоткуда.
Меня влекла великая нужда,
которая явилась, как причуда.
По-прежнему во мне горела блажь,
без имени, но все-таки родная.
Воспоминаний вычурный коллаж
и кровь текущая из женщины, парная
преследовали только наяву.
Во сне же - никогда не докучали,
и в море женщин я держался на плаву,
хоть волны запах бездны источали.
* * *
Я встретил женщину, что некогда ебал,
она, естественно, с другим стояла.
Я ей рукой махнул, она мне свой оскал
в ответ продемонстрировала вяло.
Она меня в те дни не захотела вдруг,
и я не докучал с тех пор ей больше,
но долю львиную писательских потуг
я посвящал лишь ей. И похоть облапошил,
в текст спроецировав. Роскошная пизда
её уже моей мечты не занимала.
А ведь была сия задача не проста,
достичь сего в любви - совсем не мало.
* * *
Она сидела напротив,
будучи женой другого.
Я не растворялся в народе,
счастливом от вина дармового.
Она сидела, раздвинув ноги,
между которыми были брюки.
Я утешал себя, что в итоге,
я доберусь до её подруги,
у которой были дырявые джинсы,
а из дырки сияла ляжка.
Нет опьяненья сильнее в жизни,
когда от женщины мне поблажка.
* * *
Я тебя держу за пизду рукой,
и влагой пропитаны губы, как губка,
я в печи её шевелю кочергой
а угли очей прикрывает юбка,
задранная. Вот она, зарубка.
Здесь меж стволами, бесценный клад,
подрагоценней медали, кубка,
с ним не в тягость любая кладь
долга, ответственности, поступка.
Я тебя за пизду держу - без неё
я тебя прогнал бы иль уничтожил.
У неё мы добро и зло познаем,
жизни множим и жизнь итожим.
* * *
Делов-то - ноги развести,
ты на таблетках, я - здоровый,
ан нет - препоны возвести
не преминула - взор суровый.
Ведь самый страшный твой ущерб,
который понести не хочешь,
что возбудишься ты вотще,
что в первый раз со мной не кончишь.
Но ведь последует второй,
потом без промедлений третий,
а уж тогда оргазм горой
взойдет и вознесет над твердью.
Но ты хватаешься за ложь,
она суть в трусики оденет.
Ты потому мне не даюшь,
что жаждешь времени иль денег.
Делов-то - ноги развести,
но нет - на хуй заводят дело,
коль смог он выгодно расти,
пускают в дело, то есть, в тело.
Залог раскрытых ног не страсть,
а вычисления рассудка.
И греет тело у костра
в холодном Риме проститутка.
* * *
Вот тебе и конец любви,
адреналин так упал в крови,
что отослал тебя с глаз долой,
чтобы не спать с твоей мордой злой.
Ты ослепила меня пиздой,
но пред глазами твой взгляд пустой,
не закричу я тебе постой,
был я простак, а теперь простой
не для меня слова 'навсегда'
и 'никогда' - на меня наседал
общий обычай восторженной лжи.
Ты мне теперь вот тут полижи.
* * *
На каблуках, как на ходулях,
и в тесном лифчике, как в сбруе,
девицы шествуют к добру ли,
ко злу - но речи нет о дулях,
показываемых в карманах
раздутых тел грудо-ногастых.
В Евангелиях и в Коранах,
и в разноцветных расах, в кастах
везде, всегда, во всём ночное
людское месиво, дневные
гримасы массы, заливные
луга телес - для всех ручное
блаженство рядом, под рукою
торжествовало над мечтою,
гипертрофированной страстью.
Я жил на даче, за рекою,
и я спускался в сад с террасы
и розы поливал мочою.
* * *
Вымучивал слова, что мучили меня,
они боялись света, упирались
в сознание, в язык, в традиции, виня
преграды нравов, что не убирались.
Но я их вытолкнул на обозренье дня,
до самых до корней раздетых страстью.
и чашу бёдер я не мог испить до дна
их расплескал на водяном матрасе.
* * *
Пизда является тупиком,
в который я всегда прямиком,
но в нём образуется выход в рожденье,
и я напяливаю снаряженье,
чтобы биться головкой о стенки,
но не разбрызгать мозги. Чтоб зенки
через полгода не пялить на пуп,
