Зал, в который они прошли, был большим и светлым. Крупный прозрачный диск, расположенный в середине, был не чем иным, как столом без ножек. Единственной вещью, которую можно было назвать здесь мебелью. Прожив в среде подобных явлений немало времени, Калугин успел привыкнуть к необычным вещам, и еще более необычному к ним отношению. Однако это было непросто.
В окружающем его новом мире не было фетишизма, да и вещи тоже практически отсутствовали. У людей, а всех разумных живых существ тут называли «людьми», даже если они совсем на них не походили, не было почти ничего. Они имели одежду, ничтожных размеров портативные компьютеры, разные другие необходимые предметы и все. Все остальное, в чем они нуждались, возникало как будто из воздуха. Нужны были стулья. Они появлялись. Требовался стол или постель - они возникали. Но эти скупо перечисленные вещи были всем, в чем испытывали потребность эти существа. Продукты, которые они принимали в пищу, и информация - вот то, в чем действительно испытывали нужду. Но с ней не было никаких проблем: глобальная инфосеть опутывала своими невидимыми каналами галактику и при помощи персонального компьютера, который являлся той суммарной машиной, с которой работал каждый, можно было узнать что угодно. Пища, создававшаяся по индивидуальным заказам, появлялась там и тогда, где и когда она требовалась. Никакого культа из нее не делали.
Пожалуй, самым интересным местом в жизни людей были компьютеры. Эти ничтожные устройства, размеры и дизайн которых варьировались в зависимости от вкуса владельца, были, как правило, очень маленькими. Их носили либо на руке, там, где мы все еще носим часы. Но ремешка у них не было. Это были легкие приборы цветомобильного пластика, весившие не более десяти грамм. Достаточно было прислонить компьютер к руке или одежде, и он прикреплялся сам. Работать с этими устройствами было просто. Нужно было дать прибору команду, облачив мысль в слова, а не эмоции, или произнеся команду вслух, как она моментально выполнялась. То, что вам было нужно, можно было получить в виде изображения возникавшего перед вами, причем видеть его могли не все. Информация тоже могла быть звуком, который, также был слышен не всем. Текстовый вариант, как и образы, появлялся в воздухе, в виде листов его тоже можно было получить. Тонкие, почти прозрачные страницы мгновенно ткались в пространстве, облачая в текст линейного письма все, что вы искали и хотели иметь.
Разумеется, Калугин знал, что ничто не берется ни откуда, но это не мешало ему терзаться вопросами о том, что и как образуется здесь, словно по волшебству. Однажды он спросил, откуда все возникает вокруг, словно из пустоты, у Эвила Эви. Тот долго смеялся, а потом пояснил, что воздух это не пустота и что переход материи из одной формы в другую может быть самым различным. Более точно разобраться в этих чудесах Павлу тогда не удалось.
Искусство пользоваться персональным компьютером было очень простым. Эта полезная вещь понимала множество языков и служила идеальным переводчиком. Однако Калугин не скоро научился воспринимать информацию, направляя ее в мозг напрямую в виде мыслей, а не через свои «сенсоры». Хотя, как он отмечал позднее, в этом не было ничего сложного. Просто нужно было расфокусировать взгляд, ровно и медленно дышать и расслабиться. Искусство находиться в расслабленном, а не агрессивно напряженном состоянии также открылось Калугину в этом мире.
В комнате, куда они зашли с Эвилом Эви, уже было несколько человек. Некоторые из них сидели в прозрачных креслах без ножек с задумавшимся видом. Другие, также сидя или стоя совещались. Собравшиеся были одеты в разных цветах, но «покрой», а их одежда не была скроена, а скорее была свита из тончайших нитей, был у всех очень похож. Это были легкие, простые брюки и куртки. Обувь выглядела такой же элементарной. Но между тем, во всем, что можно было видеть на людях, явно усматривалась истинная красота прогресса.
Прекрасное в том виде, когда оно совершенно лишено излишеств было тут повсюду. Нелепый средневековый костюм Павла и Эвила сильно выделял их в общей среде. Эвил к тому же нес с собой большой черный саквояж.
- Время пришло, - произнес легким, тихим голосом одетый в костюм синего цвета человек.
Вернее это был совершенно не человек. Он скорее походил на большого четвероногого зеленого спрута. Передние щупальца, бывшие по счету шестыми и имевшие раздвоенные концы, казались чем-то вроде рук. Павел отметил, что тон одежды странного существа хорошо сочетался с природным окрасом. Объявивший начало заседания был темно-зеленого цвета. Вообще, какие либо заседания были здесь редки и всегда происходили только по особым случаям. В основном все вопросы решались сквозь пространство. Здесь все друг другу доверяли.
Участники научной конференции стали располагаться вокруг диска. Павел заметил в общей массе, а здесь собралось около двадцати существ, пару красивых женщин. Собственно здесь все выглядели хорошо, если не считать тех, кто в силу своей природы просто выпадал из земной эстетической градации. Дамы не обратили на Павла никакого внимания.
- Не хотят удивляться, - подмигнул ему Эвил, отметив для себя, как тонкий психолог, что Калугин его сотрудницам понравился.
Он легко вычислил это по простому движению рук. Оно показалось ему излишне иррациональным, и он сделал вывод.
Между тем как все сели, зеленый спрут-'председатель', коснувшись немного рыжеватыми с обратной стороны щупальцами костюма, произнес:
- Мне приятно видеть весь наш коллектив собравшимся вместе. Есть причины, по которым наша сегодняшняя встреча имеет особое значение.
Все посмотрели на Эвила Эви и Павла.
- Нам необходимо решить один серьезный вопрос, - продолжал оратор. - Интересы научного познания, которым мы все занимаемся, требуют, чтобы мы остановились в своем вмешательстве в дела планеты Перуло, или наоборот усилили его. Мне хочется услышать самые разные аргументы, прежде чем мы сделаем выбор, но нам стоит знать, что на Ено и Земле подобный нашему эксперимент провалился, и работы из-за неосторожности сотрудников вообще пришлось почти свернуть.
- Странно, что я его понимаю, - мысленно рассуждал Калугин, - ведь он явно говорит на своем языке. Впрочем, этому тут удивляться не стоит, здесь говори хоть на таробарском, тебя все равно поймут. Атмосфера такая, - продолжал думать он.
Эта мысль почему-то понравилась ему.
- Что он имеет в виду, когда говорит это свое 'почти свернуть', - шепотом обратился Эвил к своему соседу, сильно походившему прической на ирокеза.
Началось обсуждение. Говорили по очереди.
Внимательно рассматривая начавших высказываться ученых, Павел заметил, что те из них, кто явно относился к виду homo, выглядели очень молодо. И тут удивительная мысль пришла ему в голову:
- А ведь я тут самый молодой! Мальчишка, - он самодовольно заерзал, почувствовав себя как будто новорожденным.
- Классовая структура позднефеодального общества глубоко и детально изученная нами еще сто лет назад на Проло дала возможность аргументировать теорию Ле о задержке вызревания факторов социальной революции в условиях мягкого температурного баланса и полуторостандартной продолжительности года. К тому же длительность переходных сезонов на нашей планете довольно велика и составляет, напомню, четыре месяца. Все это указывает, что выдвинутый Эви и его коллегами тезис о зрелости буржуазной революции на этой планете не может восприниматься серьезно. Напротив, по оценкам нашего отдела Геобиологической фактурности истории, требуется еще как минимум двадцать местных лет, прежде чем, - тут высокий и худощавый докладчик остановился, внимательно оглядел встревоженный его выступлением зал и продолжил, - мы сможем говорить о таких изменениях.
Вслед за этим представителем незнакомой Павлу расы выступило еще несколько существ с подобными же оценками ситуации. В общем тоне прозвучало только несколько, не очень глубоко аргументированных, выступлений в поддержку Эвила. Правда одна из выступавших, по ее поводу Эвил шепнул Павлу, что это Реку, симпатичная девушка с короткой стрижкой и смелым взглядом, быстро и решительно доказывала, что, судя по наблюдаемым признакам, классовая структура буржуазии уже созрела для революции, в то время как крестьянство еще не может выступить ей в поддержку.
- Кажется у Ленина 'Великий почин', пять признаков класса, - крутилось в голове Павла. Теперь он хорошо чувствовал как глубоко, насколько лучше его эти люди понимают природу общественных
