рассуждать она — увы! — не может. Полная апатия. В качестве жены девушка не принесет супругу счастья, но прислуга из нее получится просто идеальная. Интересно, обратимое это явление или нет? Но что оно стойкое, за это можно ручаться. Не так ли, доктор?
— Вы правы. Мне кажется, психика у нее не нарушена. Скорее просто подавлена. На какой срок — вот вопрос.
После этого Вильгельм фон Ботцки решился наконец изложить свое мнение шефу фирмы. Он написал очень обстоятельную записку и с ней пошел на прием к герру Кирхенблюму.
Беседа их продолжалась больше часа.
Весь обратный путь до дома профессор фон Ботцки прошел пешком.
Он насвистывал, гладил свой круглый подбородок, потирал руки и вообще производил впечатление человека, который обогатил мир очень важным, просто выдающимся открытием.
А что? Разве не так? Ведь если ему поручат… Но тише, тише, Вилли, дело еще не сделано…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Вечером Ильина вызвали из камеры, усадили в автомобиль и умчали за город, на одинокую дачу, охраняемую огромными овчарками. Там ему предоставили комнату с ванной, где было все необходимое для того, чтобы человек мог привести себя в полный порядок. Через два часа Аркадий Павлович появился перед своими шефами в приличном виде, сдержанный и молчаливый.
На столе лежала знакомая папка —
Он осмотрелся. Знакомые лица, черт возьми. Габеманн, два химика, в свое время безуспешно следившие за Ильиным еще в лагерной лаборатории, почтенный господин, прельщавший его «выгодной сделкой». Компания, что и говорить.
— Ну вот, коллега, вы свободны от страха перед смертью, — вежливо сказал один из химиков, тоном своим давая понять, что он такой же ученый, как и биолог Ильин. — Теперь мы можем приступить к прерванным занятиям в новых условиях.
— Я готов, — ответил Ильин и сел в кресло. — Что же дальше?
В комнате воцарилось молчание. Ильин усмехнулся. Не найдут оратора?
Оратор нашелся. Габеманн одернул свой штатский пиджак и сказал отрывисто и сухо:
— С тюрьмой покончено. Однако вы не забывайте, что секретность наших работ требует изоляции лаборатории от мира. За вами будут постоянно и неусыпно следить, Ильин.
— Это ваша профессия. Габеманн не ответил на дерзость. Заговорил почтенный господин:
Присутствующие здесь биологи являются вашими правопреемниками, перед ними у вас не должно быть тайн. Заболеете вы, потеряете способность к исследованиям, покинете нас — мало ли что может произойти в нашей неустойчивой жизни! — мы должны уметь пользоваться препаратом и применять его всюду, где нам нужно. Согласны вы на эти условия?
— Согласен, — быстро ответил Ильин.
— Очень хорошо. Тогда пойдем дальше. Вы примете участие в одном небольшом предприятии, целью которого будет увеличение мощи нашего любимого и несчастного отечества. Я имею в виду, конечно, Германию. Если вы покажете себя человеком, преданным нашему делу, мы поручим вам более ответственное дело и снимем с вас все ограничения. Вы станете нашим постоянным сотрудником. Мы сделаем вашу жизнь богатой и сладостной. Вам, человеку, очень много пережившему, необходимо хорошо отдохнуть, чтобы можно было потом наслаждаться всеми прелестями жизни. Согласны вы с этим?
— Согласен, — так же быстро, не раздумывая, ответил он.
— Вот и прекрасно. Приятно иметь дело с умным человеком. Я бы хотел сказать в заключение еще об одном. Наш с вами разговор — это джентльменское соглашение, без бумаг и протоколов, но не менее важное, чем официальные документы. Не знаю, стоит ли вам напоминать об ответственности сторон… Пожалуй, лучше напомнить. Нарушение нашего соглашения означает для вас верную смерть. Вы должны постоянно помнить, что наше дело требует абсолютной тайны и если вы нарушите ее, ничто уже не спасет вас ни в фатерланде, ни в любой другой стране. Итак, если у вас нет вопросов, мы покончим с формальной стороной и будем считать вас, герр Ильин, своим сотрудником.
— У меня есть вопросы, — сказал Ильин. — Их несколько. Это не только вопросы, но и условия с моей стороны. Я прошу извинить меня, но раз джентльменское соглашение…
— Пожалуйста, говорите.
— Кто вы и что вы делаете? Уж если быть откровенными, давайте выскажемся до конца.
Габеманн быстро взглянул на почтенного господина. Тот слегка кивнул ему. Это означало, что он отлично знает, о чем можно сказать и о чем нельзя.
— Извольте, — натянуто произнес он. — Фирма «Эколо», которая заинтересовалась вашим открытием, — это частная фирма. Она имеет свои рудники, шахты, заводы и другие предприятия. Среди них есть и вредные для здоровья. Мы стремимся обеспечить их рабочей силой. Ваш препарат облегчит, так сказать… э… э… жизнь этим рабочим в тяжелых условиях.
— Точнее?
— Точнее вы узнаете потом. Не спешите.
— Слушайте, — резко сказал Ильин. — Я согласен работать у вас, но если мои руки или мой мозг будут использованы для преступных целей или в ущерб моей Родине, то…
— Довольно! — так же резко прервал его господин. — Здесь не заключают капитуляций с побежденными. Вы забываетесь, Ильин. Но мы вам можем кое-что обещать и пощадить ваши гуманистические догмы. Вы будете только делать препарат и испытывать его.
— Где я буду работать?
— Здесь, на этой вилле.
— Меня будут охранять?
— О да. До того времени, пока вы не зарекомендуете себя.
— А вы не боитесь огласки?
— Примем меры.
— Хорошо. Теперь еще одно условие… — Ильин поднялся. — У меня есть невеста, над которой проделали изуверский эксперимент. Я хочу, чтобы она была со мной. Как живое свидетельство результатов моего открытия.
Он скрипнул зубами. Знать бы, кто это сделал!.. Задушил бы своими руками.
— Может быть, ей лучше полечиться в клинике? — неуверенно спросил господин.
— Я собираюсь лечить ее сам, — твердо произнес Ильин.
— Если вы настаиваете… Ну что ж, пусть будет так.
— Еще одно. Где вы взяли препарат для опыта над Бегичевой?
Настало время вступить в разговор двум химикам.
— Препарат изготовлен нами, — сказал один из них.
— Лжете! — крикнул Ильин.
— Вы убедитесь в этом, — спокойно отпарировал химик.
— Тогда зачем вам я? Вы можете сами… Работайте!
— Вы все будете работать, — вмешался в разговор господин. — Каждый по своей методике и своими приемами. Не стоит спорить, господа. У вас нет больше вопросов, герр Ильин?
— Есть. Скажите, война кончилась?
Он ничего не знал. Ничего. Тюрьма скрыла от него и разгром фашизма и День Победы.
— Какое это имеет значение, Ильин? — небрежно ответил господин. — Войны больше нет, но государства остались. И ваше. И наше. Впрочем, оно теперь и ваше.
