расскажет, как самого Эпимитриуса хоронил. И могилу покажет, которую ищут уже тысячу лет. Не верю, племянничек, не верю! В Ольтена — верю. Потому что живой он и самый настоящий. Кто еще должен наследовать трон по закону, кроме королевского сына?
— Пусть сперва докажет! — с надрывом завопил толстый барон Дорн.— Сколько раз бывало: один человек похож на другого, будто одна еловая иголка на другую! Вот скажи, почтенный граф Маэль, помнишь ли события в Аквилонии шесть лет назад? Когда обнаружился некий проходимец, как две капли воды похожий на нынешнего короля Конана?
— Было дело,— согласился я.
— И я о том говорю! — Дорн брякнул деревянной кружкой о доски столешницы.— Почему бы у нас в Немедии такому не случиться? Я, само собой, как дворянин, не одобряю, что на троне великой державе сидит дикарь и варвар, но если вам, аквилонцам, нравится ходить под ним — дело ваше. Но лучше бы вы в короли взяли Просперо Пуантенца. И высокороден, и умен…
От имени Просперо меня едва не вывернуло. Я поспешил вернуться к прежней теме разговора:
— Между прочим, уважаемый месьор Дорн, существует много надежных способов определить подлинность крови человека, называющего себя принцем Ольтеном. Люди, ранее знакомые с сыном Нимеда, могут соврать или ошибиться, однако не стоит забывать про магию. Магия не лжет.
— Магия-шмагия! — поморщился толстяк. — Магия-то не лжет, зато сами колдуны! Знавал я одного, другого подобного враля поискать. Золото из глины варил, продавал направо и налево. А по ближайшему рассмотрению оказывалось, что не золото это вовсе, а ртутная амальгама! Да любой маг соврет — недорого возьмет! Или дорого, что, скорее всего.
— Но ведь можно найти незаинтересованного волшебника,— разумно возразил дядюшка барона Дорна.— Не немедийца. Например, придворный маг короля Пограничья — чем плох?
— Стигиец? — набычился Дорн.— Да как поганое змеиное отродье вообще пустили в приличное общество? Ему я поверю в последнюю очередь! И какое такое Пограничье? Где такая страна? Какой там король? Хвост в штанах прячет, подумать только! Да чтобы один из венцов Заката, пусть и худший, носил нелюдь? Мало нам диких киммерийцев на тронах? Вы еще на гуля корону нацепите! Или на вурдалака! Мир принадлежит нам, людям!..
И так далее, и тому подобное. Доев полусырого цыпленка и невкусные овощи, я почти перестал прислушиваться к спору двух благородных сородичей, убежденных в прямо противоположных друг другу истинах. Заказал еще одну кружку убойного пива, ибо решил сегодня напиться вдрызг, извинился, встал и вместе с кружкой, где плескалось две кварты темного густого, как мед, напитка, побрел в сторону площадки для дуэлей. Вызвать, кого-нибудь, что ли? Вон тот немедийский дворянин косо на меня посмотрел! А этот наступил на ногу!
— С-сударь! — меня взяли за плечо и развернули. Так, понятно. Пьянющий в дым провинциальный барон, да вдобавок бастард — красная перевязь на гербе. — М-можно попросить?..
— Попроси,— надувшись, ответил я. От бастарда несло, как от целой винной бочки.
— Не соблагогли… Не соблаволи… Короче, не соблагаго…
— Соблагоизволит,— любезно подсказал я.
— Верно! Я тебя вызываю!
— За что? — изумился я.
— За оскорбление моей дамы сердца,— очень отчетливо и раздельно, как умеют только исключительно пьяные люди, сообщил бастард с золотым лососем в синем гербовом щите.— Ты только что о ней плохо подумал!
— Соблагоизволю,— я поморщился.— Идем. Свидетели поединка нужны?
В моей изрядно затуманенной голове появилась идея кликнуть свидетелями пухлого барона Дорна и его дядюшку. Нечего сидеть и пиво жрать, когда люди сражаются за свою честь!
Поскольку вызвавший меня бастард довольно твердо держался на ногах, но не мог членораздельно выговорить и слова, представляться перед зингарским капитаном, следившим за порядком на дуэльном поле, пришлось мне.
— Маэль Монброн, гр… гра… э-э… из Аквилонии. Вызван на поединок за оскорбление дамской чести месьором…— я подтолкнул локтем заику. Тот встрепенулся и тщательно произнес:
— Н-незаконный сын барона Ш-шверина. К услугам.
— Прошу,— любезно кивнул зингарец, указывая нам на освободившуюся площадку, откуда утаскивали чей-то труп.
Я-то всегда считал, что нет ничего проще, чем рубиться на мечах с подвыпившим противником. Да ничего подобного! Пока ваш соперник не выдохнется, он гораздо более верток и ловок, чем человек более трезвый. Он даже умудрился задеть меня острием по колету, распоров рукав, но все-таки я потребил черного пива гораздо меньше (недопитая кружка пребывала на сохранении у бдительного зингарца) и после четвертого выпада я ранил супостата в бедро, он упал и тотчас признал свое поражение.
— Надеюсь, ты больше не полагаешь, что я плохо подумал о твоей, несомненно прекрасной даме сердца,— слегка заплетающимся языком сказал я поверженному бастарду, получил утвердительный ответ, поклонился (едва не упав), забрал верную кружку и поковылял обратно к столам. Если уж решил напиться, то намерение должно быть осуществлено в полной мере.
Клочок лавки возле толстого барона Дорна уже оказался занят — явился какой-то мелкий дворянчик из свиты королевы Тарамис. Дядюшка и племянник наперебой растолковывали новому слушателю, что Тараск имеет все права на престол Немедии, но такими же правами обладает и Ольтен. Юнец послушно кивал. Я обошел все столы, но свободного места не обнаружил. Ближе к вечеру число желающих покутить на «ничейной земле» безмерно возросло.
Наверное, сами боги направили меня к дверям приземистого дома из черных бревен, который, собственно, и являлся «Лошадью Сигизвульфа». Мне почему-то взбрело в голову, что, если господа благородные веселятся на улице, то внутри обязательно отыщется тихое местечко.
Дорогу внутрь перекрыли двое здоровенных деревенских парней, смотревших одновременно и нагловато, и почтительно.
— Прощения просим, ваша милость,— сказал один из них,— туда заходить дозволено либо по разрешению хозяина, либо за а-агроменные деньги.
— С-сколько? — брезгливо осведомился я, понимая, что обитатели Алгиза решили нажиться на приспешниках Ольтена и Тараска на две жизни вперед.
— Пять ауреев, ваша милость, — вздохнув, ответил здоровяк. Наверное, он даже не представлял себе, как выглядит такая огромная сумма. В деревнях редко видят золото.
Плюнув на будущее, которого у меня все равно не было, я запустил руку в кошелек. Пальцы нашарили две самые тяжелые монеты, каковые по рассмотрению оказались аквилонскими солидами — знаменитый «Двойной лев». Каждый содержит в себе драгоценного металла на стоимость десяти обычных кесариев. Золото и платина, обиходное название порождено двумя отчеканенными львами, поддерживающими вензель монарха, «КК» — Конан Канах. Да провались он, этот Конан! Отлично, одной монетой заплачу за вход, другую пропью.
— Ой, господин,— сморщился верзила. — Денежка незнакомая, чужестранная. Я лучше хозяина позову.
Хозяин явился мгновенно. Оценил тяжесть «Двойного льва», отсыпал мне четыре немедийских аурея сдачи, залебезил и лично проводил внутрь. Действительно, помещение для самых почетных гостей. По гербам я различил аж целых трех герцогов и… и… А что здесь делает Тотлант?
Стигийский волшебник восседал за отдельным столом и разговаривал с абсолютно незнакомым мне человеком. По виду — тоже стигийцем. Второй носил непритязательные коричневые одеяния, как и Тотлант, брил голову наголо, отличался темно-коричневой, очень загорелой кожей, множеством морщин на лице и простыми серебряными серьгами в обоих ушах. Только взгляд уж больно величественный.
Мне почему-то сразу вспомнилось имя — Тот-Амон. Хотя нет, с Тот-Амоном я однажды сталкивался. Он куда сухощавее, на левой щеке торчит большая бородавка и выглядит гораздо грознее. Это не Тот-Амон, точно. Это кто-то другой.
Я довольно развязно подошел к столу, плюхнулся на сиденье рядом с Тотлантом, фамильярно обнял его за плечо и, громко рыгнув, сообщил:
