— А ты?
— Я стесняюсь не больше, чем стеснялся бы тебя Моки.
— Моки покрыт шерстью.
— Я тоже покрыт шерстью.
Сверкнула белозубая улыбка, и Кейн отвернулся.
— Окликни меня, когда войдешь в воду, — сказал он. — Но поторапливайся. С гор дует холодный ветер.
Кристи посмотрела на спокойную, серебрившуюся под луной гладь, затем на Кейна и вспомнила его слова:
«…Если бы я хотел тебя изнасиловать, я сделал бы это сразу…
…Я джентльмен, когда дело касается порядочных женщин…»
— Кейн!
— Да?
— Ты сказал, что ты джентльмен, когда дело касается порядочных женщин. А ты уверен, что я порядочная женщина?
— Да.
— Но ты же ничего не знаешь обо мне.
— Все равно.
Она глубоко вздохнула:
— Ладно, хорошо. Окликну тебя, когда войду в пруд.
— Осторожно, здесь сразу же становится глубоко. Слева под водой я поставил несколько деревянных скамеек.
Кристи быстро разделась. На минуту она задумалась, снимать ли бюстгальтер и трусики, — и решительно скинула белье. Прозрачная пена черных кружев ничего не скрывает и дразнит еще более, чем нагота.
Кристи накинула рубашку Кейна. Она была ей велика, ниже колен. Застегивая последнюю кнопку, она вдруг обнаружила, что в спешке застегнула кнопки неправильно, но махнула на это рукой и вошла в пруд.
Дно пруда покрывала речная галька, гладкая и приятная для босых ног. Вода была очень теплой, даже, пожалуй, горячей, но уже через минуту Кристи привыкла к этому, и по всему ее телу разлилась приятная истома.
Кристи заметила скамейки, о которых говорил Кейн. Их силуэты, черневшие из-под воды, казались изломанными из-за волн, поднятых Кристи. Она села на ближайшую скамейку и оказалась по шею в воде.
Рубашка Кейна надулась вокруг нее, как плащ-палатка. От теплых волн, ласкавших тело, Кристи почувствовала себя невесомой.
— М-м-м! — блаженно простонала она. — Фантастика!
— Это ты меня окликаешь, Рыженькая? — донесся из темноты голос Кейна.
— Это я от удовольствия.
— Лучше б ты меня окликнула.
— Ке-е-ейн!
Смех его эхом отозвался в ночной тишине.
— Не снимай свою рубашку, Рыженькая. Я иду.
— Это твоя рубашка, забыл?
Все еще улыбаясь, Кейн сел на камень и начал расшнуровывать ботинки. Кристи разглядывала его с любопытством, к которому примешивалось легкое волнение. Мускулистые плечи, блестевшие под луной, говорили о силе и ловкости. Он действительно был «покрыт шерстью» — по крайней мере на груди. Кейн встал и стал расстегивать джинсы — так же спокойно, как только что расшнуровывал ботинки. Кристи не отвела взгляда. Он заметил это, но, похоже, нисколько не смутился. Быстрым движением он стянул с себя джинсы вместе с трусами.
Кристи отвернулась.
— Ты что, работал стриптизером? — хмыкнула она.
— Можно сказать, что да. Я ведь семь недель провалялся в больнице.
По металлическому звуку — пряжка звякнула о камень — Кристи поняла, что он швырнул джинсы на берег.
— Катетеры, судна и все такое, — продолжал он. — Меня сотни раз обмывали разные сестры. В конце концов все приличия — всего лишь условности.
Кристи, опустив глаза, смотрела на воду. Послышался всплеск — Кейн, должно быть, вошел в пруд. Возгласы удовольствия, и снова всплеск. Наконец Кейн уселся на соседнюю с ней скамейку.
— Ну все, Рыженькая, можешь смотреть. Я сижу к тебе спиной.
Смех в голосе Кейна задел ее.
— Я не ханжа, — сказала она.
— Кто сказал, что ты ханжа?
— Ты.
— Я этого не говорил. Просто приятно увидеть женщину, которая еще не разучилась стесняться.
— Ты выбирал не тех женщин.
— Скорее наоборот, не те женщины выбирали меня. С тех пор как здесь объявился Хаттон, его шлюхи стали прохода не давать здешним мужикам. Особенно Джо-Джо. Она обожает клеиться к ковбоям, индейцам и таким опасным субъектам, как я.
В голосе Кейна снова послышалось презрение, и горячий пруд на минуту показался Кристи ледяным. Она повернулась к нему, готовая сказать какую-нибудь резкость, но словно споткнулась: на его спине между позвоночником и правой лопаткой виднелся еще свежий шрам.
Кейн пересел на соседнюю скамью. Она была пониже, и шрам скрылся под водой.
Он вдруг застонал, словно от боли.
— Что с тобой? — испуганно спросила Кристи.
— Ничего. Я чувствую себя отлично, даже лучше, чем можно было ожидать.
— Ты чувствуешь себя так, как должен себя чувствовать.
— Да ты не только журналистка, ты еще и философ!
Он нырнул под воду и оставался там так долго, что Кристи уже начала было беспокоиться. Наконец он показался, яростно отфыркиваясь, словно морж.
Кейн выгнул спину, словно желая размять мускулы, не совсем еше окрепшие после болезни.
— Ты не должен был нести меня на руках.
Кейн повернулся к ней:
— Ты весишь гораздо легче, чем та железяка, что я таскал на себе, чтобы исправить правый бок. К тому же тебя носить гораздо приятнее, чем ее.
Голос звучал ласково-насмешливо, а в его белозубой улыбке было что-то агрессивно- привлекательное.
Кристи закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на приятной теплоте пруда.
Кейн снова нырнул и снова появился, весело фыркая.
— Кейн, — позвала она.
Он издал нечленораздельный звук, означавший, что он ее слушает.
— Шериф Деннер сказал, что ты не должен снова появляться в горах. Почему?
Кейн ничего не ответил. Кристи понимала, что настаивать не следует, но любопытство все-таки взяло верх. И это не было праздным журналистским любопытством.
— Кейн?
— Тот, кто стрелял в меня, привык к охоте на оленей, — произнес он спокойно.
— Не понимаю.
— Он использовал пулю со специальным наконечником. Я потерял часть правого легкого. Оно было разрушено.
