Полина крепко зажмурилась. Где-то в глубине сознания заплясали розовые, голубые, желтые солнечные зайчики – блики разноцветных витражей.
– Не сольются! Не существует копии души,[47] – выдохнула она. – Счастье для него – эшафот для нее. И наоборот: то, к чему она так стремится, он считает ссылкой и изгнанием. Каждый последующий плен – хуже предыдущего. Можно с легкостью сменить одного хозяина на другого, но свободу на рабство – не хватит сил. Утопичность любви заключается в том, что один человек не способен заменить собой весь мир. Да, можно влюбиться, упасть друг в друга, забыть обо всем, но лишь на время. А потом проснуться вместе одним воскресным утром и начать переделывать друг друга, подгонять каждый под свой мирок, пожирая свое и наше время. А мне нужен не мирок, а МИР, понимаете? Мне нужна вечность, а не время, пусть даже в Аду. Люди не могут принадлежать друг другу. Им стоит выбрать свободу, а не счастье. Потому что хэппи-енд – это все-таки end, без права на перемены. Счастье всегда статично и … бесплодно. А жизнь – есть движение. Я не хочу насытиться, деградировать и начать выращивать капусту в огороде, как все они. Мне нужен другой финал.
– Какой?
– Я не знаю. Финал всегда открыт. Если вы скажете, что конец истории предрешен заранее, то она перестанет быть моей. Какой смысл продолжать писать, если ничего нового я уже не открою? Я пишу, чтобы познать себя, а не слепо уверовать в «Божий дар». И чем больше я теряю в жизни, тем больше обретаю в себе. Мне уже трудно остановиться. Мне НУЖНЫ голод и жажда, которые НИКОГДА не утолить. Боюсь, моя история – это история войн, потерь и поражений.
Снова резь в глазах и белая слепота. Как тихо! Полине показалось, что слух заменил ей зрение. Она слышала пыль, струящуюся в ярком солнечном свете.
– Хорошо, пусть будет так. Мы хотели помочь, но вы не способны внимать слову. Мы вызовем вас на Костер Времени.
И Белые плащи исчезли. Она снова осталась одна посреди огромного пустого зала. И только солнечные лучи протягивали ей руку, но сквозь резные разноцветные витражи, понарошку. Все – обман.
Влад, ты сказал: «Финал всегда открыт. Только ты сама сможешь написать его вчистую».
Но если тебя все еще нет здесь, в зале Суда, значит, и ты – врешь…
– People come and go, stop and say hello,[48] – хрипло откашлявшись, запел Руслан в микрофон. После чего последовал пронзительный звук ненастроенного усилителя – как гвоздем о стекло.
Полина болезненно сжалась, так и не сумев отхлебнуть остывший кофе из чашки. «Джаз-кафе» в полуденное время пустовало: ни посетителей, ни даже официанток или бармена. Наплыв любителей музыки минувшего столетия начнется под вечер, а пока Руслан истязал гитару и микрофон, репетируя.
– Руслан! – попыталась перекричать визг устаревшей аппаратуры Полина. – Хватит уже, ушные перепонки рвутся! Все равно вечером все напьются, и им будет безразлично – лажаешь ты ли нет, поверь. Ты правильно поешь: все они приходят, уходят, но никто из них не останется рядом. Лучше принеси мне еще сахару. Только не темный к кофе, а БЕЛЫЙ…
– Опять ты здесь! Если честно, мне это уже начинает надоедать.
– Я комнату снимаю у вас на втором этаже над «Джаз-кафе». Забыл?
– Да, всю жизнь мечтал сталкиваться с тобой в дверях каждое утро, черт бы побрал бармена, который поселил тебя туда!
– Да, ладно, мы все-таки с тобой близкие люди. Ну, так как насчет белого?
– Успокойся! Ты только вчера скупила дозу ЛСД, которая троих убьет. Мне не нужны проблемы! У тебя скоро мозг вывесит белый флаг, а печень и легкие устроят сепаратистскую революцию.
– «Спокойствие – есть душевная подлость!».[49] Мне нужно еще немного белого, а то вчера я хотела попасть на пляж, а вместо этого над моей головой сломали шпагу.[50]
– На пляж?
– Да… Белый пляж с песком из белого сахара… Имею я право мечтать или нет?
Руслан перестал, наконец, мучить гитару и подсел у барной стойки рядом с Полиной.
Они с минуту смотрели друг другу в глаза: взаимная испепеляющая ненависть никого не убила. Поэтому оба с облегчением вздохнули и попробовали поговорить.
– Слушай, у нас тут вечеринка намечается в пятницу, – нерешительно начал Руслан, – обещают, что с небес тоннами будет сыпаться белый пепел. Не хочешь присоединиться?
– Пепел?
– Кокаин. И его будет в избытке. Правда, это уже стоит дороже.
– Ты поставщик?
– А ты оставила мне иной выход?
– Прости, я хотела как лучше. Хотела, чтобы вы были счастливы!
– Брось! Ты никогда не умела говорить откровенно. Отсюда все несчастья.
– Хорошо, тогда давай поговорим сейчас …
Руслан откинулся на спинку стула и пристально, с легким налетом презрения начал рассматривать ее: тонкая бледная кожа на шее, под которой бьется синяя жилка, чуть прижми, и он обретет свободу. Но он не станет этого делать, он подождет. Если не ЛСД, то кокаин точно скоро убьет ее, и он не будет ни сожалеть, ни испытывать чувства вины. У Полины уже под глазами пролегли плотные темные тени, которые ничто не сотрет. Рыжина волос перестала отливать солнцем. А глаза… выцветшая зелень, ледяная пустота – Богом забытые лесные озера. И если на дне еще плещется золото, то никто не достанет его – не донырнет, сердце разорвет на куски от разницы температур. Нет, он подождет еще немного, прежде чем отомстить, наконец. А пока можно поиздеваться вдоволь.
