переменили тему.
– На дачу, к сестре, – коротко ответила она. А когда он спросил ее зачем, Алина огорошила его:
– Искать детей. Да не моих, не бойся! Дети у нее пропали, еще в пятницу. И где они – непонятно.
Дом явно приобрел в поселке дурную славу. Алина убедилась в этом, поймав на себе взгляды соседей, когда Эдик припарковал машину у калитки. На улице в это время было довольно оживленно – если можно считать оживлением наличие четырех-пяти местных жителей. Алину тут прекрасно знали, по крайней мере в лицо. Но уставились на девушку так, будто она несла в себе какую-то угрозу. Даже Эдик заметил.
– Что они так смотрят? – проворчал он, извлекая из машины магнитолу – по городской привычке. Здесь, в поселке, стекол в машинах не разбивали. Всегда находилось слишком много свидетелей – ведь в деревне никогда не знаешь, кто подсматривает из-за забора.
Алина потянула его во двор:
– Ладно, не обращай внимания. Погоди минутку, я сейчас.
Оставив Эдика на дорожке, она побежала к бабе Любе. Старуха, по счастью, была в огороде – ее не пришлось долго искать. Увидев старую знакомую, баба Люба разахалась:
– А я тут ночей не сплю! Дети нашлись?
Узнав, что Илья и Катя еще не объявились, старуха страшно расстроилась. Она даже ничего не ответила, но Алина видела, как она что-то шепчет себе под нос. Скорее всего, проклинает развратный город, где, по ее мнению, на каждом шагу подстерегали несчастья. Хотя, как убедилась Алина, несчастья случались и в поселке. Причем поблизости от ее дачи.
– У нас никто не появлялся? – спросила Алина.
– Нет, я посматриваю. И за стеной тихо.
Тихо или громко за стеной – полуглухая старуха судить не могла. Но Алина все-таки ее поблагодарила и вернулась во двор. Эдик спросил, какого черта они тут делают в такое время? Уже темнеет! Она видела, что ему нехорошо – хочется или продолжить пьянку, или лечь спать. Но девушка не обратила на это никакого внимания. Она сама поражалась – как непринужденно и свободно вела себя с этим человеком, который когда-то так занимал ее воображение. Она направилась к сараю, достала лопату и легко нашла заветное место под старой яблоней.
– Вот тут, – сказала она, передавая лопату Эдику. – Копай, только осторожно.
Он побледнел, и лопата глухо ткнулась лезвием в землю. Алина собралась его выругать, но тут вспомнила: она только что говорила, что они едут искать детей, а теперь велит копать… Ясно, что он мог подумать.
– Да нет, – одернула она своего растерявшегося спутника. – Тут может быть только собака. Ну и еще крот, только что там осталось от крота за столько лет. Он был совсем малютка!
Судя по лицу Эдика, он решил, что старая подружка слегка рехнулась. Но все-таки взял лопату и принялся копать. Парень ковырял землю так неловко, что сразу стало ясно – это совершенно городской житель, никогда не имевший доступа к грядкам. Алина даже хотела перехватить у него инициативу, но тут под лезвием лопаты обнаружились какие-то черные лохмотья. Девушка приказала остановиться.
– Мама моя родная! – простонал Эдик, вглядываясь в то, что отрыл. – Это что за дрянь?
– А ну дай!
Она отобрала у него лопату и осторожно поддела выступающий из ямки сверток. Она сразу узнала мешковину, в которую сама завернула Дольфика. Прикоснуться к подгнившей тряпке она не решилась. Краем лезвия слегка отвернула край… И тут же отступила, поморщившись.
– Какая дрянь, – без выражения произнес Эдик. – Дохлая собака. Откуда тут эта гадость?
– Не очень-то выражайся, – Алина и сама дышала с трудом. Но сдерживалась. – Это наш пес. Его похоронили дети.
– Ну и зачем ты его выкопала? – Эдик морщился от омерзения. Он явно не рассчитывал, что встреча со старой знакомой закончится таким образом. Алина подумала, что он ожидал какого-то угощения и приятного вечера. Может быть, чего-то еще? Ей было смешно и очень грустно. И страшно. Потому что теперь она точно знала – ее догадка была верна. Дети тут побывали. Они нашли труп собаки на кухне, похоронили ее на месте старых игр в «могилу». А что было затем? Все это они проделали ранним вечером в пятницу. Потому что поздним вечером сюда уже приехали их родители и сама Алина. Так или иначе, но что с ними творилось в последующие дни – было неизвестно.
– Так. Нужно было.
Алина взглянула на калитку. Слава богу, никто за ними не подсматривал. Соседи, ясное дело, решили, что она привезла сюда любовника, чтобы расслабиться после городской жизни. Правда, раньше Алина никогда ничего подобного не делала, ну что ж… Теперь и она наконец даст повод для сплетен. Скучно жить, когда про тебя даже не сплетничают.
– Давай зароем это дело обратно! – взмолился Эдик. – Невозможно дышать!
Алина согласилась. Зарывать Дольфика пришлось ей, поскольку ее спутник брезговал прикасаться даже к черенку лопаты. Ему было нехорошо. Алина подцепила сверток, перевернула его… и остановилась. Из-под землистой мешковины проглядывало нечто, не имевшее никакого отношения к собаке.
Край плотной коричневой бумаги. Насколько она помнила, Дольфика в бумагу не заворачивали.
– Погоди-ка. – Она отложила лопату в сторону и присела на корточки. – Помоги.
Он сделал движение, чтобы нагнуться, но, взглянув на его лицо, Алина разрешила ему отойти в сторонку. Она справилась сама. В конце концов, она-то знала Дольфика много лет и могла его не бояться. Ни живого, ни мертвого.
Это оказался плотный, тяжелый конверт, без адреса, без марки. Явно не предназначенный к отправке по почте. И плохо пахнущий. Но Алина крепко его сжимала. Потому что знала – конверт могли положить в сверток только дети. И если они закопали его вместе с собакой – этот конверт имел для них большое значение. «Еще одна игра в „могилу“, – подумала она. – Раньше они плели венки кроту, но ведь крота они не знали, никогда не видели. А Дольфика захоронили, как египетского фараона. С погребальными принадлежностями. Что же там?»
Она пригласила Эдика в дом – просто потому, что хотела присесть и спокойно во всем разобраться. Поставила чайник, сказала Эдику, что он может осмотреть дом самостоятельно – у нее нет времени устраивать экскурсию. Но он ничего осматривать не хотел. Мужчина сильно присмирел – на него произвели впечатление эти странные раскопки.
Алина вскрыла конверт и осторожно вытряхнула его содержимое на стол. Там оказались: фотографии – три штуки. Деньги – купюра в пятьдесят рублей, изрядно затертая и порыжевшая. Ключи – две штуки, на кольце, без брелока. И потрепанный на сгибах лист бумаги, где был записан адрес.
И все это имело самое непосредственное отношение к Илье. Потому что на фотографиях был запечатлен именно он – рядом со своим отцом. С настоящим отцом. С Андреем.
Когда Алина поняла это, у нее перехватило дыхание. Она осторожно перебирала снимки, стараясь касаться их кончиками пальцем, как будто они могли ее ужалить. Особенно ее поразил один – там Илье было лет шесть. Фото было сделано в Московском зоопарке, четыре года назад. Они снялись рядом с центральным входом. В руке у мальчика была розовая сахарная вата на палочке, изрядно покосившаяся набок. Глаза – огромные, испуганные. Андрей присел на корточки, чтобы быть одного роста со своим сыном. Он улыбался, глядя в объектив и обнимая сына за плечи.
– Боже… – протянула Алина.
Эдик немедленно откликнулся. Он очень желал знать, что происходит. Но девушка ему не ответила. Налила чаю – заварка была старой, но ее это совершенно не беспокоило. Она забыла об этом человеке! Вот во что она никогда не смогла бы поверить – что им доведется опять увидеться, а ей не будет до него никакого дела!
Другие снимки тоже были сделаны в популярных местах гуляний – на ВВЦ, у фонтана Дружбы народов, и в Парке Горького. Только Илья уже был постарше, и взгляд у него стал другой. Страха в глазах больше не было – мальчик снимался так же добросовестно, как делал все остальное – занимался в секции, учился, слушался. Бунтовал он только, если его подбивала на это сестричка.
И везде рядом с ним был снят Андрей. Алина осмотрела снимки с тыльной стороны, но никаких надписей не нашла. Впрочем, к чему были эти надписи? Ясно было одно – отец и сын встречались. Причем –
