нами в ведении за вами наблюдения... она допустила, на наш взгляд, несколько странный, ну... во всяком случае, не совсем нам понятный поступок.
– Какой именно?
– Вы хорошо помните место проведения операции?
– Ну... в общем, да.
– Она вела за вами наблюдение из ресторана спорткомплекса «Белый лебедь», сидя за столиком возле окошка.
– Это в том белом здании, с декоративными колонками?
– Совершенно верно.
– Немного далековато.
– Она использовала фотоаппарат с длиннофокусным объективом, делая при этом вид, что снимает фасад «Современника».
– Хм.
– Что такое?
– Ловко придумано. Молодцы.
– Ловко. Мы из-за этого ее вообще чуть было даже не упустили из вида.
– Н-да?
– Да. И если бы она, зафиксировав прохождение вами намеченного маршрута, ушла с места проведения операции, то есть из ресторана, по бульвару в сторону метро, то именно это скорей всего бы и произошло. Тем не менее по каким-то, пока еще непонятным для нас, причинам она предпочла другой вариант.
– Какой же?
– Вместо этого она направилась к театру и, обойдя его сбоку, ушла проходным двором на улицу Макаренко, ну... ту, что идет параллельно Покровке, ближе сюда, к театру.
– Я понял.
– То есть практически получается, что эта дама, которая, как вы сами понимаете, должна являться ну если не разведчиком-профессионалом, то, по крайней мере, очень хорошо подготовленным агентом, на самом деле нарушает всякую профессиональную логику. Она не уходит, как можно быстрей, с места проведения операции, а, наоборот, вскоре появляется, по сути дела, в самом эпицентре еще ведущегося за вами контрнаблюдения. Хотя о возможности такого наблюдения она никоим образом не должна была забывать.... Вы не согласны?
– Ну почему же, согласен. Самое главное, об этом в первую очередь должен был помнить тот, кто ее послал. Шла-то она, скорее всего, тоже, как говорится, не от балды. А по утвержденному маршруту. Согласованному.
– Вот именно. Поэтому, Михаил Альбертович, я хочу вас сейчас попросить еще раз очень хорошенько вспомнить.
– О... чем?
– Вы не забыли нам ничего сообщить? Когда рассказывали о маршруте вашего движения. Обо всех этих... деталях. Последовательности действий. Сигналах. Может быть, какую-нибудь мелочь. Нюанс.
– А... где, вы говорите, она прошла, эта женщина?
– Ну вот смотрите. Если так, схематично, изобразить. Выйдя из ресторана... минут через пять после того, как вы присели на скамейку, она перешла через дорогу на нечетную сторону бульвара, затем, миновав фасад театра, повернула налево, как бы обозначив движение в сторону отдельного здания дирекции... там, чуть в глубине... далее, повернув, прошла мимо притеатральной стоянки, на которой вы оставили свой автомобиль, затем... здесь вот... прямо... такая... типа трансформаторной подстанции... так вот она ее огибает и уходит в... Что... такое?.. Михаил Альбертович?
– Ексель-моксель.
– В чем дело?
– Ну надо же... Идиот!
– Вы можете, в конце концов, объяснить, что все-таки случилось?
– Елочка.
– Какая еще елочка?
– Освежитель воздуха. Для салона машины. Такая вот... плоская... повторяет контуры елки. Разных цветов бывает. На лобовое зеркало заднего вида вешается.
– И... что?
– Это еще один сигнал. В случае провала... ну... или другой какой опасности, я, при выходе на маршрут, должен был повесить елочку красного цвета. Она... женщина эта, пошла туда, к театру, чтобы считать его... И как из головы только вылетело, я просто не представляю.
– А в обычном режиме, если все нормально, какая должна была висеть?
– Зеленая.
– ...И... какая же висела в момент операции?
– Зеленая и висела. Я ее еще этим летом повесил, в отпуск когда приезжал.
– Зачем?
– Да ни за чем. Просто купил и повесил. Чтоб освежала.
– А что... ваши... скажем так... кураторы... знали заранее об этой елочке?
– Да, они меня очень подробно о машине расспрашивали. Какой внешний вид... приметы характерные. Детали. Да и не только о машине. О разных мелочах. Прежде чем дать инструкции по выходу на маршрут.
– Хотели, чтобы все выглядело максимально естественно?
– По всей видимости. Нет, ну как я мог об этом забыть.
– Ну... чего уж теперь о том горевать. Хорошо хоть сейчас вспомнили. А самое главное, хорошо, что елочка висела та, что нужно. Или... все-таки... не та?
– Та... Вы что... мне не верите?
Ответа на этот вопрос присутствующие из недр динамика не услышали.
Вместо этого голос второго участника только что озвученного диалога прозвучал вживую.
– Ну вот, собственно, и все... по поводу нашего неясного момента, – резюмировал человек в черном костюме-тройке, нажав пальцем на центральную кнопку на панели своего диктофона.
– И что же, мы... так и останемся в неведении? – не поймешь, то ли абсолютно серьезным, то ли слегка насмешливым прищуром посмотрел на него председательствующий. – Как зрители какой-нибудь, понимаешь, авангардистской пьесы? Мающиеся в ожидании... какого-нибудь там... Годо[36].
– Какого... Годо? – недоуменно поднял вверх брови Курилович.
– Это я к слову. Нет, Сергей Сергеич, друг мой дорогой, ты уж нам дай четкий финал. В лучших традициях русской классики. Дай огонь натуральный, а не умственный, как сказал бы дедушка Чехов.
– В смысле?
– В смысле. Скажи нам, будь любезен. Честно, откровенно... без затей.
– О чем?
– Веришь ты... нашему герою... после всех этих дней плотного с ним общения и... всех его культпоходов, в театр и около него... Или нет. Твое слово ведь в этом деле... самая крупная гирька. На весах... нашей Фемиды.
Сергей Сергеич, почувствовав себя в центре всеобщего внимания и, по всей видимости, внутренне ощущая важность и ответственность момента, нахмурившись, опустил вниз глаза, негромко, но продолжительно откашлялся и, снова подняв взгляд на Ахаяна, коротко и твердо выдохнул:
– Верю.
– Вот это другое дело, – с легкой улыбкой кивнул Василий Иванович. – Лаконично и весомо. Как Станиславский. Верю, и все... Есть мнения, отличные от вышеозвученного? – Он обвел взглядом остальных участников совещания и, дав нужную интерпретацию молчаливой мимике их лиц, с удовлетворением заключил: – Отрадное единомыслие. Правда, среди присутствующих нет уже, увы, нашего самого большого скептика, вступившего на славную стезю научно-педагогической деятельности. Но... я думаю, даже он... при всей своей вполне объяснимой тенденциозности оценок... не стал бы особенно оспаривать ту общую
