мощных смачных затяжек, но тут же отогнал от себя эти мысли, потому что еще больше ему не хотелось раньше времени будить свою соседку. Не хотелось потому, что он собирался сейчас использовать эту временную отдушину для того, чтобы быстро прогнать назад в своем мозгу киноленту памяти и постараться восстановить по эпизодам картину вчерашнего дня, вернее, его второй половины.
Итак... с чего все началось? Мужчина закрыл глаза и даже немного их зажмурил, чтобы вызвать нужные воспоминания. Он увидел себя вчерашнего. Вернее даже, не то чтобы себя в роли объекта взглядом как бы со стороны. Нет, он сейчас, как и вчера, был действующим лицом, активным субъектом происходящего и воспринимал уже канувшие в небытие события как заново воспроизведенную и пробегающую перед его глазами реальность. Вот он движется на такси по улице Святого Оноре, сворачивает налево и попадает прямо на Вандомскую площадь; повернув затем направо, объезжает площадь по ее периметру, представляющему собой почти ровный квадрат со срезанными углами, и медленно подкатывает к обозначенному как дом номер пятнадцать невысокому – всего в три этажа, – но достаточно протяженному зданию, являющемуся не чем иным, как вместилищем отеля «Ритц», одной из самых роскошных и именитых парижских гостиниц. За два дня до этого, во вторник, во время очередной встречи со своим заботливым куратором, сообщив тому долгожданную радостную весть о том, что в ответ на данное, наконец, согласие занять известный пост ему пообещали скорый вызов в Москву, он, в свою очередь, был обрадован встречной информацией: известная же персона подтвердила свое намерение прибыть на следующий день в Париж и поселиться в отеле «Ритц». Встреча с персоной должна состояться в четверг, в баре отеля, на третьем этаже, ровно в четыре часа пополудни.
И вот сейчас, покинув такси и пройдя мимо маячащего на входе дюжего розовощекого молодца в ливрейной плащ-накидке через просторный сверкающий холл с массивными колоннами, заканчивающимися наверху какими-то круглыми завитушками, он не спеша поднимается по парадной лестнице на третий этаж и, пройдя по длинному коридору, застеленному нескончаемым голубоватым исфаханским ковром, в правое крыло здания, попадает в небольшой уютный бар, где, сев возле выходящего на площадь окна и маленькими глоточками потягивая из пузатой рюмки двойной «Мартель Кордон-Блё», сидит и ждет особу, которая ради встречи с ним буквально только что пересекла целый океан и маленькие фрагменты суши в придачу.
Особа, как это частенько случалось с ней и раньше, не стремится демонстрировать чрезмерную пунктуальность, и посему он, ожидая ее, продолжает терпеливо цедить коньяк и пялиться в окно на торчащую в самой середине площади, как некий гигантский фаллический символ, сорокачетырехметровую Вандомскую колонну, увенчанную несоразмерно маленькой фигуркой Наполеона и украшенную идущими вверх, по спирали, вообще уже неразличимыми с этого расстояния миниатюрными воинственными барельефами. Проходит десять... пятнадцать... двадцать минут томительного ожидания. Рюмка уже опустошена, вид колонны начинает вызывать постепенно все более и более усиливающееся раздражение и ощущение какой-то тошноты. И в этот самый момент, совсем рядом, в воздухе проносится волна, даже не волна, а целое цунами аромата «Жан-Поль Готье – Фражиль», и в следующее мгновение, с выпаленной на ходу скороговоркой: «Извини, ради бога, в парикмахерской была, задержалась», в кресло напротив опускается стройная, хоть и далеко не худая женская фигура в пастельно-розовом юбочном костюме и с медно-рыжей шапкой аккуратно уложенных волос. Одновременно на круглый столик ложится небольшая черная кожаная пирамидка с тисненым логотипом «Тексье», откуда тут же немного нервными движениями извлекается тоненькая белая пачка «Вирджинии Слимс» и плоская длинная зажигалка. В воздух выпускается тонкая струйка белесого дыма. Наконец, прибывшая особа соблаговоляет произнести, смущенно отведя в сторону свои старательно подведенные глазки:
– Ну... здравствуй.
– Здравствуй.
– Я прошу прощения за опоздание.
– Ты уже извинилась.
– Ты не сердишься?
– Парикмахерская – святое дело.
– Хотела... тебе понравиться... Что... такое? Усилия оказались напрасны?
– Конечно.
– Почему?
– Потому что... для этого не надо... каких-то особых усилий.
– Хм, спасибо за комплимент.
– Спасибо тебе.
– За что?
– За то, что прилетела.
– Ты попросил, я прилетела.
– Я... попросил или... Джефф?
– Если бы я сама не захотела, никакой Джефф меня в жизни бы с места не поднял.
– А ты этого... действительно хотела?
– Знаешь что... давай чего-нибудь выпьем.
– Давай. Что будешь?
– Я?.. «Розу Ритц».
– «Розу Ритц»? А что это такое?
– Это один из их фирменных коктейлей. Я вчера уже продегустировала.
– Хороший?
– Ничего. Возьми себе, попробуй.
– Да нет. Я лучше... повторю. На меня от этих коктейлей почему-то сонливость сразу нападает.
Так вроде на этом немного прервались. Мужчина снова приоткрыл глаза и стал скользить взглядом по нависшему над ним затейливому гипсовому орнаменту. Хотя нет, еще какой-то парой фраз обменялись. Но... что-то уже совсем несущественное. Потом, значит, халдей приносит коньяк и длинный бокал с жидкостью какого-то закатного оттенка и торчащей в ней соломинкой. Быстро приносит, после заказа минуты не прошло. Ставит, уходит. Так... что дальше? Дальше... следует вопрос, сопровождающий устремленный на принесенный бокал взгляд:
– Ух ты, какой цвет. Это чего же это там понамешано?
– Угадай. – Она протягивает бокал соломинкой вперед.
Десять граммов гренадинового цвета жидкости покидает вытянутую емкость, поднявшись вверх по соломинке. Начинается гадание вслух:
– Шампанское... Ликер малиновый... Коньяк?
– Молодец, все точь-в-точь. Еще, правда, чуть-чуть лимонного сока. Бармен мне вчера рецепт выдал. Не этот, в другом баре. И еще он мне, между прочим, знаешь что сказал?
– Что он тебе сказал?
– Что это любимый коктейль Барбары Картленд. Она в этом отеле, оказывается, провела свой медовый месяц.
– Да что ты говоришь? А кто такая Барбара Картленд?
– Здрасьте, ну, ты даешь. Писательница, автор любовных романов. «Красотка для маркиза», «Я люблю другого», «Заговор красавиц», «Великая сила любви».
– А-а.
– Читал?
– Да нет. К сожалению, руки все никак не доходили.
– Зря. Между прочим, здесь, в «Ритце», полным-полно всяких знаменитостей останавливалось. И Коко Шанель. И герцог Виндзорский. Ну... который бывший король Эдуард, тот самый, помнишь, что женился на простой разведенке и лишился из-за этого трона, дурачок. И Хемингуэй. Я даже хотела его номер снять, где он в свое время жил.
– А тебе... нравится Хемингуэй?
– Ну... да, нравится. Не книжки его, правда, а сам он. Жизнь его... судьба. И даже конец. Понял человек, что лучшие его годы позади, и... недолго думая, пулю в лоб. Чтоб не превращаться в рухлядь беспомощную. В объект для жалости. Прекрасное завершение... Нет?
