Болк вытаращил на меня глаза.
— Так ты не знаешь?! С утра все только об этом и говорят. В конце месяца всем гоплитам полагается отпуск на пару дней, желающих отпустят в город вместе со слугами. Ну а пока хозяева будут кутить, мы тоже себе позволим, а?
Он плотоядно оскалил зубы и потер ладони друг о друга. Я улыбнулся. Таким жестом обычно зазывают к себе гостей девушки для услады чресел. Когда я объяснил, какие знаки он подавал, Болк чуть не свалился от хохота и, давясь смехом, сказал, что у них это выглядит иначе. И показал как! Тут уже засмеялся я. Ничего себе приглашение! Впрочем, если случай занесет в Северную Киммериду, буду следить, чтобы прилюдно не ковыряться пальцем в ухе.
— Ну так есть у тебя деньги, или придется у хозяина клянчить? нетерпеливо спросил Болк.
Деньги у меня были зашиты в поясной карман. Варсак ссудил на всякий случай, но посоветовал никому не показывать. Если не украдут, то отберут. Я видел, как молчаливый Го случайно уронил медный обол и не успел поднять, как оттолкнул чинца и забрал монету Кехтот, неприятный и неопрятный оруженосец какого-то мелкого гражданского чина, подавшегося в гоплиты то ли рады выслуги, то ли по другой причине. Мне доводилось видеть чинцев в драке, и я ожидал, что Го свалит наглеца хитрым ударом пятки или сложенными пальцами. Но Го лишь укоризненно покачал головой, вздохнул и отвернулся. Через несколько дней ночью у лежака Кехтота ни с того ни с сего обломилась ножка, на крики и проклятия тут же объявился надзиратель и примерно наказал расшумевшегося слугу. Кехтот всю ночь кряхтел и ворочался, тихо постанывая. Он так и не сообразил, за что пострадал, а я разглядел в слабом свете плошки в руках надзирателя довольную улыбку Го.
— Деньги я добуду, — сказал я. — Но только вот в Гизе не разгуляешься. Там, кроме хранилищ и мастерских при Большой Машине, ничего нет. И еще охрана.
— Кто говорит о Гизе? — вскричал Болк. — Мы поедем в Гекторапат!
— Это другое дело, — согласился я. — Там есть где повеселиться. Кроме того…
Тут я замолчал, потому что Болку совершенно незачем знать о родственниках моей жены, живущих в Гекторапате. Почему-то я только сейчас вспомнил о них. Наверно, вся эта круговерть событий, в которую меня втянули неведомые силы, плохо повлияла на память. С другой стороны, отношения с предостойным Леантом и его супругой у меня не сложились, хотя на торжественные события вроде прибавления семейства они, невзирая на возраст, приезжали с дорогими подарками. Старый Леант был кадильщиком в храме Сына Гончара и неодобрительно относился к моей работе. Да что там говорить, он вообще полагал, что людям нечего шляться по далеким мирам, а лучше не гневить богов, своих и чужих. Старая Ананке во всем поддерживала супруга и пару раз даже делала замечание моей жене. Крику было!
Сейчас я вдруг подумал, что домочадцы могли перебраться в Гекторапат, а причина всех неприятностей, может, вовсе и не во мне. Мало ли что мог брякнуть на рынке кто-нибудь из слуг, да и жена моя язык порой удержать не может. Хоть все это никак не вязалось с воспоминаниями о Доме Лахезис и башне с пауками, но мысль не шла из головы — она по крайней мере хоть как-то связывала концы с концами. Худо, но связывала…
До сей поры я не бывал в общедоступных местах для простонародья. В детстве меня брали в гости, да и к нам частенько захаживали друзья отца, но членам нашего рода было не к лицу проводить ночь не под крышей своего дома. Правда, краем уха доводилось слышать пересуды взрослых о моем деде, который был изрядным гулякой и порой не брезгал посещать тетрады городских прелестниц, выбираясь оттуда поутру и в весьма непотребном виде.
Впрочем, большая зала с низкими деревянными потолками выглядела вполне прилично, хоть и было в ней шумно от разговоров и дымно от жаровень, на которых скворчала еда. Хозяин заведения, однорукий нубиец, восседал на высоком табурете за прилавком и движением скрюченного пальца гонял прислугу от длинных столов к решетчатой загородке, откуда радовали глаз толстопузые медные чаны с просяным пивом.
Я немного посидел с Болком, Го и парой почти незнакомых оруженосцев, которым Болк после первой же кружки со вкусом принялся врать про то, как нас всех затолкают в Большую Машину, а потом с помощью хитроумных, но весьма мучительных сращиваний превратят в полусоратников-полулюдей. Го невозмутимо потягивал пиво и только чуть приподнимал бровь, когда Болк очень уж лихо заворачивал. По лицам этих простаков из лидийской глубинки было видно, что обмануть их — все равно что по ветру отлить. Но даже они крякнули, когда Болк предупредил, что нас всех уменьшат до размеров вши лобковой и выпустят на лоно опасного мира, густо обросшего диким волосом.
Еле сдерживая улыбку, я заказал всем еще пива и хотел пояснить, что Болк не так уж и не прав, но вовремя сдержался, чтобы не вызвать вопросов, откуда я это знаю. Превращать нас в мелких соратников, конечно, не будут, но уж я-то доподлинно знаю, что отряды второй волны подвергают метаморфозам. Иначе на многих мирах они не то что дышать, но и передвигаться не смогут. Я не знаю точно, когда им наращивают мускулы и жилы, а когда и вовсе сращивают с большим соратником, но у нас на «Парисе» нередко и механиков обрабатывали. Неприятное занятие — болтаться в теплой купели, словно зародыш, а в тебе невидимые пальцы ковыряются. Вернувшись, опять приходилось полдня мокнуть в купели — кому охота домашних пугать! А то и захлебнуться воздухом можно, если дыхалка обратно не перестроилась. Говорить об этом не следовало, и без того у меня несколько раз с языка слетали словечки, которые могли выдать механика — если, конечно, меня услышал бы человек сведущий, а не тупые слуги, общество которых я вынужден разделять.
В дальнем углу случилась драка — двое темнокожих повалили стол и, дубася друг друга пивными кружками, катались по полу. Хозяин кинул в их сторону короткий взгляд и дернул за шнур, протянутый над его головой. Доски прилавка разошлись в стороны, из щели показался соратник. Мгновенное движение шести мохнатых ног — и он завис над драчунами. Пара укусов за чувствительные места мигом их утихомирила. Соратник бесшумно скользнул в свою щель, доски вернулись на место. Это произошло так быстро, что многие в зале и не заметили. Болк проводил взглядом соратника, цокнул языком и заметил, что не отказался бы от такой зверушки себе в оруженосцы. Один из лидийцев всерьез заметил, что слугам не полагаются оруженосцы, но Болк не удостоил его ответом.
Я подошел к хозяину и, учтиво сложив ладони, спросил, не знает ли он, как добраться до переулка Гранильщиков.
Хозяин почесал пальцем бровь, и поинтересовался, зачем это я решил покинуть в такую рань его гостеприимное заведение? Я пояснил, а он хмыкнул и сказал, что знает старосту Леанта, а идти отсюда лучше всего к пристани, а там вдоль складов до мастерских. Мастерские слышны издалека по свисту паровой машины. За ними начинается подворье златокузнецов, а там и нужный переулок недалеко. Если возникнет нужда в добрых увеселениях, то он может назвать пару мест, приличных и недорогих.
Хозяин был расположен поговорить. Он начал рассказывать, как потерял руку во время пожара, но я поблагодарил его и вернулся к столу. Следовало дотемна найти дом Леанта. К завтрашней вечерней поверке полагалось быть в лагере, и если в Гекторапат нас отвезли вместе с гоплитами в больших колесницах с низкими бортами, то обратно велено добираться кто во что горазд. Болк считал, что это своего рода испытание как новобранцам, так и слугам. Полторы тысячи стадий пешком — дело нехитрое, но после бурной ночи тяжеловато будет топать под солнцем, если не подвезет попутная колесница или сердобольный земледелец не подсадит на свою телегу. Правда, земледельцев что-то в этих краях я не заметил — песок и песок…
Болку я сказал, что пойду к родне, и, выложив перед ним шесть оболов на столешницу, посоветовал не грустить.
— Да я и не собираюсь! — подмигнул он. — Вот мы сейчас на эти деньги пойдем к девкам и встряхнемся на славу, а!
Я пошел к выходу, а за моей спиной Болк уговаривал Го идти с ним и не бояться господ. Чинец что-то ответил ему, но слов я уже не слышал. Только задумался на миг — что за человек его хозяин, мрачный Шитан, и почему я редко вижу его вместе с остальными новобранцами? По слухам, некоторых гоплитов якобы натаскивают на дела совершенно тайные, и будто бы они давно потеряли человеческое обличье. Но уж кому-кому, а мне лишних вопросов задавать не следовало, а следовало, напротив, затаиться и ходить тише паука ночного.
Еще было светло, когда я вышел к портовым сооружениям. Вдоль причалов на несколько стадий
