— Ну почему. — Я прищурил глаза. — Думаю, до ближайшей управы вполне можем переместиться на вашей колеснице. Тогда вам прощение выйдет, если сами вину свою признаете и от Безумного отречетесь.
Он улыбнулся в усы.
— А все-таки мы не ошиблись! Ты и впрямь разбираешься в машинах. Может, ты кибернейос разжалованный или механик преступный? Откройся, за что тебя отрешили от должности, в чем твоя вина?
Я отвел глаза, чтобы он не мог догадаться о моих мыслях. Выдать себя за кибернейоса, отвести их к ближайшей стоянке, а там… Увы, с сожалением вздохнул я, потом ведь никто не узнает, что я не по доброй воле с ними шел.
В комнату вошли человек в бурнусе и парень с рукавицей. Впрочем, рукавицу он уже снял.
— Сам он ничего не скажет. — В голосе седовласого я услышал легкое сожаление. — Но поиск наш был успешен, ведите его к Большому Господину.
— К какому еще… — Я хотел вскочить на подоконник, но седовласый крепко ухватил меня за плечо.
Борьба была короткой и бестолковой. Я заработал несколько синяков и разбил пальцы о челюсть молодого парня. А в ответ Чопур пнул меня в живот, да так, что я отлетел к стене.
Вскоре меня вели какими-то полутемными коридорами, а потом погнали вниз по захламленным лестницам. Почти во всех окнах, которые я успел разглядеть, не было стекол. Значит, мы в заброшенном доме или в башне. Лестницы сменились узким лазом, вырубленным в камне. Один из тех, кто шел сзади, запалил факел.
В одном месте лаз расширялся, перейдя в большую пещеру. В противоположном углу виднелась черная дыра, а у дыры, встав на одно колено, кто-то целился в нас из метателя. Седовласый прошел вперед и что-то шепнул стражу. Тот кивнул и отвел в сторону огневой раструб.
Меня подтолкнули к дыре. В мечущемся свете факела я заметил, что страж прислонился к грубо обтесанному куску известняка. Неумелый скульптор попытался вырезать на нем сегменты и сочленения, но вышло так плохо, что в другом месте это могли счесть оскорблением достоинства менторов.
Вот тут я понял, куда и к кому меня ведут, ноги мои подогнулись, а в глазах помутилось. Все страхи, что были до того, исчезли, потому что беспредельный ужас поглотил их.
Меня успел поддержать Чопур.
— Что, страшно? — шепнул он.
В голосе его не было злорадства.
Прошли в другую пещеру, гораздо большую, чем первая. От сильного мускусного запаха глаза слезились, а пока я протирал их, в пещеру влезли все остальные. Здесь не было нужды в факелах или светильниках, потому что стены были покрыты рисунками, излучающими слабый красный свет. Огромные изображения зверей и насекомых, причем многих соратников я просто не узнал — количество ног и челюстей не могло принадлежать ни большим, ни малым, а некоторые были наполовину животными, наполовину соратниками. Огромный ментор в углу был изображен…
Нет, это не рисунок! Сердце мое словно сжала холодная рука, а желудок, наверно, свернулся в кулак. За все мои годы только два раза пришлось воочию узреть Ментора. Первый раз — когда после детского дома возвращался в лоно семьи, второй — когда посвящали в механики звездных машин. Детские воспоминания смазались, помню лишь, как мимо растерянных детишек скользнул огромный соратник, выше всех воспитателей, а потом одного из малышей увели радостные воспитатели — их подопечный удостоился перевода в Троаду. А во время посвящения все было по-другому — нас ввели в зал, сияющий от начищенной позолоты светильников, и там в окружении служителей на большом помосте возвышался Ментор всей Ахеиды и Аттики. Со своими одногодками на краткий миг ощутил я тогда невыразимое слияние…
Теперь же сам Безумный Ментор заполучил меня, и живым точно не уйти. Неодолимая сила потащила меня вперед. Это не было похоже на радостное единение, грубая сила невидимой рукой больно толкала в спину, отзываясь мучительной болью в позвоночнике и щекоткой в голове.
И вот я стою перед Ментором, без страха рассматривая его огромное тело и даже пытаюсь сосчитать сегменты и сочленения, покрытые редкими шипами. Я понимал, что спокойствие мое неестественно и наведено Ментором, но это тоже не пугало. Ментор был нездоров — его хитиновая оболочка во многих местах было словно изъедена, зеленоватые пятна, как лишайник, расползлись по коричневой броне панциря, а антенны свисали дрябло и — я бы сказал — уныло.
«Болезнь — конец — скоро» — прозвучал в моей голове бессловесный голос Ментора.
— Он говорит с ним! — воскликнул кто-то.
Не оборачиваясь, я словно увидел не своими глазами, как все, кто был в пещере, встали полукругом и склонились в поклоне, протянув вперед руки. Они приветствовали человека в мятом хитоне, застывшего как изваяние. Человеком этим был я, и это зрелище меня не изумило. Потом кто-то во мне будто сморгнул, и я вновь ощутил себя перед Ментором, а что происходит позади, теперь было неведомо.
«Смотреть — слушать — говорить» — возникли новые слова Ментора.
Хоть я и пребывал в некотором оцепенении, заморозившем все мои чувства, слабое удивление все же посетило меня. Слова в голове всплывали как пузыри в вязкой смоле, медленно, одно за другим набухая и лопаясь. Тогда как Менторы, воплощение мудрости и вековечные наставники наши, искони отличались красноречием — достаточно вспомнить любое изречение из Установления.
«Болезнь — говорить — плохо» — услышал я, а потом, немного погодя, безликий голос наполнился силой и густотой: «Впрочем, близость смерти не повод для косноязычия. Приблизься ко мне и раскрой свой разум добровольно, поскольку он и так раскрыт, подобно пустому свитку?»
Большой смоляной пузырь, разбухающий в мутной глубине, внезапно лопнул, черные брызги засверкали обилием цветов, из которых множеству я не знал названия, а игра света соткалась в причудливый цветок, что рос над зеленым миром, полным людей и городов. Я парил, бестелесный, над облаками, их края были словно обведены кистью художника, палитра которого составлена из всех оттенков золотого. Я стоял на вершине горы, выше всех гор, возвышаясь над плоскими облаками, и видел в небе свое отражение. Гора превратилась в звездную машину, тяги запели цикадами песню великого перехода, истекающий маслом конус вращался, словно танцор в халате из блестящего шелка, а вымбовка в моей руке превратилась в жезл власти, усыпанный красными и зелеными камнями… Потом я оказываюсь в башне пауков, но это не пугает. Напротив, смех душит меня, потому что теперь я нахожусь в сердцевине гигантского стеклянного цилиндра и пронзаю его в полете, оставив за собой клочья разлетающейся во все стороны паутины. Лечу вверх, а на встречу, как в зеркале, падает некто, очень похожий на меня, но не я…
Вдруг эта картина застыла. Я повис в ошметках паутины, не в силах двинуться, и предчувствие великой беды овладело мной — казалось, откуда-то из небесной бездны на меня опускается гигантская пята, чтобы раздавить, растоптать, размазать…
Если это и был страх, то не человеческий. Холодный камень впился в ключицу. Я застонал, открыл глаза и увидел темный потолок пещеры. Кто-то помог мне подняться, прислонил к стене. Ноги дрожали, руки свело на груди, как у мертвеца перед отправкой на долгий покой, а в голове затихал тонкий звон, становясь все тише, но так и не исчезнув. Тогда я еще не знал, что это бесконечно далекое жужжание одинокой пчелы будет сопровождать меня до конца дней моих.
Еле хватило сил, чтобы повернуть голову. Я увидел, что седовласый распростерся на земле и бьется, рыдая, головою оземь, другие же стоят на коленях и закрыли лица ладонями. От темной, неподвижной глыбы Ментора больше не исходила подчиняющая сила, а бездонные фасеты его глаз подернулись белизной смерти.
Помнится только, что меня почти волокли, сильно, но не грубо придерживая за руки, а потом мы снова оказались в комнате, в которой пугали рукавицей и ядовитым крабом. Но только сейчас со мной обращались на удивление учтиво. Впрочем, сил удивляться не было. Общение с Ментором опустошило меня.
Молодой Чопур помог усесться на стул и поправил края моего хитона. Взгляд его был преисполнен уважения, а что касается седовласого, то его покрасневшие от слез веки набухли.
— Мы знали, что этот путь Великий Господин вскоре пройдет до конца, хриплый голос седовласого
