Рите вдруг вспомнилось, как в детстве, совсем еще маленькой девочкой, она часто спрашивала бабушку: «А почему птичка не улетает?». «Ее девочка не отпускает», отвечала обычно бабушка. «Но почему?», сердилась внучка. – «Ведь птичке хочется летать, она уже и крылышки развела!». «Потому что», отвечала бабушка. – «Девочка боится, что птичка не вернется к ней».
– Будем надеяться, – пробормотала Рита. – Что эта птичка вернется…
Она криво усмехнулась и отбросила простыню.
– Да уж, – сказала девушка. – Это действительно причина. Ладно, пойдем.
Рикошет выудил из вороха валявшейся на полу одежды свою футболку и Ритин лифчик. Он протянул бюстгальтер девушке и стал натягивать футболку. Рита с большим удовольствием отметила себе, что оделись они гораздо быстрее, чем раздевались. Обычно было наоборот. «Быстрей-быстрей, сама-сама…». Когда Рита полезла в шкаф за полотенцем – ей очень хотелось принять душ, и она собирала вещи с собой на случай, если Ваня разрешит ей воспользоваться своей ванной – гитара выпала оттуда, и Эмиль решил взять ее с собой.
В коридоре Рита чуть не споткнулась о кошку. Мурка шарахнулась у нее из-под ног с обиженным мявом и ловко взобралась на обалдевшего от неожиданности Рикошета, как на дерево. Парень даже через одежду почувствовал, как острые коготки впиваются ему в кожу.
– Нет, Мурка, – сказала Рита. – Тебе придется вернуться…
Эмиль вынес кошку и держал ее на руках, пока Рита закрывала дверь. Потом опустил на землю. Кошка потерлась ему об ноги, задрала хвост и направилась к девушке. Рита покачала головой.
– Уходи, – сказала она кошке.
Но Мурка проводила их через двор, при этом старательно делая вид, что она «свободная кошка и гуляет сама по себе». Когда они вышли на улицу, кошка тихонько мяукнула, словно прощаясь, и дальше не пошла.
Некоторое время они шли по темной улице молча. Они держались за руки, Эмиль нес на плече Гарикову гитару. Парочка прошла мимо «Невода», очень хорошего рыбного ресторана. Рита, еще будучи студенткой, часто обедала там. В отличие от вечернего меню, комплексный обед здесь стоил сущие копейки, а ресторанную кухню нельзя было сравнить со студенческой столовой.
– Он тебе не простит, – сказал Рита шепотом.
Эмиль пожал плечами. Парень уже заметил, что по мере приближения к Ваниному дому Ритина решительность тает, как снег под весенним дождем.
– Меня больше заботит, чтобы Гарик простил это тебе, – сказал он.
– Да не об этом я, – сердито сказала девушка. – Он не простит тебе того мужчину, который дал тебе денег. Меня-то ты любишь.
– Нет, об этом мне Гарик и слова не скажет, – небрежно ответил Рикошет.
– Это почему же?
Они свернули с улицы во двор и сейчас шли через арку, украшенную хрестоматийными надписями. Рита увидела слова «Экклезиаст – это круто» и поняло, что они почти уже пришли.
– Как бы тебе объяснить, – сказал Эмиль. – Если бы я не сломал свою жизнь в одночасье, я бы сейчас стал, я думаю, уже довольно известным пианистом. Не Рихтером, но все же. Играл бы в каком-нибудь симфоническом оркестре, на зарубежные гастроли бы ездил.
– Так ты на самом деле пианист? – спросила Рита. Девушка вспомнила, как давным-давно, горюя над покалеченной рукой, на ее вопрос: «На чем ты хочешь играть?» Рикошет ответил: «Хотя бы на гитаре…»
– У меня в консерватории Римского-Корсакова аспирантура по специальности «сольное фортепиано» закончена, – сказал Эмиль. – Была.
Во дворе какой-то садовод-любитель вырастил настоящий миниатюрный парк, через который к домам можно было пройти только по тропинке. Впрочем, народная тропа была хорошо утоптана – парень с девушкой спокойно могли идти по ней рядом.
– Мне всегда казалось, кстати, что проблема современного рока не в спаде интереса публики и не в засилье попсы, – сказала Рита задумчиво, отводя от лица ветку пронзительно пахнущей черной смородины. – А в том, что не каждый из музыкантов хотя бы в музыкальной школе-то отучился. Но как же тогда ты мог слушать «Нирвану»? Ты же так ими фанател…
– Правильно понимаешь вопрос, – сказал Эмиль. – А «Нирвана», ну, … Это же безумие и бесконечная боль, выраженная при помощи музыки.
– Ну да, – сказала Рита. – Кобейн же чем-то болел непрерывно, и очень мучался.
– Мне это одно время было созвучно. А что до моей музыки… Я всегда знал, что хорошо играю. И меня все эти призы, фестивали как-то не очень возбуждают.
– Не тот масштаб, – сказала Рита понимающе. – Не тот уровень. Два притопа, три прихлопа.
Они вышли на усыпанную песком детскую площадку. Слева от песочницы стоял турник, в темноте напоминающий виселицу, а справа находилась какая-то малопонятная бетонная коробка почти в рост человека. Верхушка у нее была не плоская, а вроде тех крыш, что рисуют дети на избушках бабы Яги. В целом бетонный грибок напоминал те изображения фаллосов, которые любили ставить повсюду древние греки. Когда они проходили мимо, чтобы выбраться на асфальтированную дорожку перед домами, Рита увидела на стенках коробки что-то вроде огромных железных жабр. Назначение сооружения так и осталось для нее полной загадкой.
– В общем, да, – согласился Эмиль. – А наш Гарик – он очень честолюбивый парень. Он бредил этим концертом.
– Это точно, – сказала Рита. – Он мне все уши прожужжал…
– Конечно, Гарик отдал деньги на лечение Орешка, – продолжал Рикошет. – Но если бы мы не попали в Веслогорск, Гарик вспомнил бы, что и контракт-то с «КБ» не продлили потому, что он принял меня в свою группу… Я это для него сделал, не для себя и не в силу собственной развратности.
– Если у вас такой расклад в отношениях, тогда, конечно, да, – сказала Рита. – Гарик будет молчать, но мучиться будет несказанно. Ему, видишь ли, сам факт физической измены причиняет очень сильную боль. Знаешь анекдот такой? «Если я с кем-то пересплю, это же мы их, а ты с кем-то мне изменишь – это ведь они нас». Гарик из-за этого расстался с девушкой, с которой жил до меня. Она ему изменила.
– Ну, чисто технически это все же было «мы их». И я думаю, – сказал Эмиль. – Что эта девушка не брала его группе вторые места на фестивалях, даже выступая экспромтом…
Парочка стала подниматься по ступенькам к двери подъезда, на которой висела черная коробочка домофона.
– Ваня здесь живет, что ли? – изумилась Рита. – В обкомовском доме? Говорят, тут даже бомбоубежище под домом есть, а какие тут квартиры, я вообще молчу…
– Бомбоубежище здесь точно есть, – сказал Рикошет, набирая номер Ваниной квартиры. – Вон вентиляционная шахта, около песочницы.
Рита изумленно уставилась на так заинтриговавший ее бетонный грибок.
– Да и квартира у Вани действительно очень даже очень, – сообщил парень.
– Круто, – сказала Рита. – А говорят, что рок – это музыка подростков голодных окраин…
В подъезде лежал порядком потрепанный ковер, на подоконниках стояли горшки с ухоженными цветами. Когда они поднималась по лестнице, девушка сказала:
