– Значит, главная опасность не ликвидирована, – тихо сказал Паленый, отвечая своим мыслям.
– Что вы сказали?
– А то, что этот снайпер еще придет по мою душу. Как пить дать, придет. Профессионал обязан доводить начатое дело до конца, это вопрос престижа. Ладно, пусть его, что-нибудь да будет… В данной ситуации остается невыясненным лишь один вопрос: с какой стати киллера, который за свою работу берет немалые деньги, послали охотиться за простым опером?
– Вы ведь уже определили, что я чересчур глубоко копнул.
– Ну, это всего лишь мое предположение. Может, на вас имеет зуб кто-нибудь из ваших бывших 'клиентов'.
– Мои бывшие 'клиенты' более привычны к 'перу' и кистеню. Шандарахнули бы меня где- нибудь в темном месте по кумполу – и все дела. Но дело в том, что я, как это ни странно, пользуюсь определенным авторитетом среди блатных.
– Они вас что, за пахана держат? – с иронией спросил Паленый.
– Вроде того, – серьезно ответил Тимошкин. – Я никогда не распускаю руки, как некоторые мои коллеги, и действую строго в соответствии с законом. Я государственный человек и всего лишь честно исполняю свой долг. Ничего лишнего. Воры это понимают. Знают они и то, что если я надумал кого-нибудь прижучить, то лучше ему сразу идти сдаваться, чтобы оформить явку с повинной.
– А вы, Емельян Степанович, оказывается, хвастун.
– Я мог бы обидеться, но вас извиняет то, что вы мало меня знаете. Поэтому, поверьте мне на слово.
– Верю, верю, – успокоил капитана Паленый. – Давайте не будем растекаться мыслию по древу, а вернемся к нашим баранам.
– Что касается наших баранов, – с иронией сказал Тимошкин, – то чувствуют себя они хорошо, кормушки у них золотые, хлеба – белые, а вина – заморские. Живут – не тужат.
– Камень в мой огород?
– Что вы, и в мыслях не было…
– Да ладно вам, – жестко сказал Паленый. – Не нужно оправдываться. Сейчас меня меньше всего волнуют ваши бзики по части неравноправия и классовой ненависти. Продолжим разговор по существу.
– Существо у нас существенное, – не удержался, чтобы не съехидничать Тимошкин. – За эти бумаги… – он потряс папкой, – кое-кто дорого заплатил бы.
– И я в том числе, – пристально глядя прямо в глаза Тимошкину, сказал Паленый. – Не так ли?
– Вот что мне в вас нравится, так это проницательность. Иногда мне кажется, что вы можете читать мысли.
– Не кидайте мне леща, уважаемый Емельян Степанович. Свои достоинства и недостатки я знаю. А ваши пытаюсь понять.
– Получается?
– Не совсем.
– Что так?
– Вы сказали, чем я вам нравлюсь. А вот вы мне не нравитесь.
– Почему?
– Тем, что пытаетесь хитрить даже там, где не нужно.
– Что-то я не понял…
– Да поняли вы, любезный Емельян Степанович, еще как поняли. На той дискете, что вы мне дали, есть все, кроме деяний семьи Князевых. Чтобы вы, такой большой правдолюбец и человек, который терпеть не может богатеев, да не нарыли что-нибудь эдакое на меня и Анну Григорьевну – ни в жизнь не поверю.
– Хе-хе… От вас трудно что-либо скрыть. Ну, подработал я маленько матерьялец, что записан на дискете, так это только из уважения к вам и Анне Григорьевне.
– Не надо нам ля-ля, Емельян Степанович. За это 'уважение' заплачено звонкой монетой в заграничных тугриках. Я понимаю, вы переживали, боялись, что клиент соскочит и вам не удастся дополучить обещанное.
– Примерно так.
– Не примерно, а точно. Мало того, вам хочется убить двух зайцев: получить бабульки, чтобы скрасить свое холостяцкое существование, и проникнуть в логово врага, дабы разложить его изнутри. Я не верю в ваши добрые намерения и вашу порядочность. Мне плевать на ваше отношение ко мне. Мало того – чихал я на тот компромат по части моей персоны, что вы успели наковырять. Мне важно главное – найти убийц, в любой момент готовых повторить нападение. И вы мой главный помощник в этом деле. Потом – я не исключаю такой поворот событий – мы можем снова оказаться по разные стороны баррикады. Но это будет ПОТОМ. А сейчас, пока мы союзники, извольте не кривить душой, а выкладывать все начистоту.
– Эк вы завелись… Ну, сволочь я, мент поганый. (Правда, мусором себя все-таки не считаю). И мозги мои испорчены, работают несколько в ином направлении, нежели у гражданских. Специфика профессии, ничего не поделаешь. Но мне не хотелось бы сдавать вас ни своей системе, ни вашей шобле.
– Это почему?
– Потому что вы не вор, который храбрится только на словах, вы серьезный человек. Очень серьезный и – уверен – злопамятный. Вы отвинтите мне башку даже по истечении десяти лет, проведенных в зоне, если я вас сдам. Кстати, насчет зоны весьма проблематично, так как богатых людей у нас не сажают, а если даже такое случается, то в виде исключения и ненадолго.
– И каков вывод?
– Раз уж вы поняли мою сущность, буду колоться. Но уж не обессудьте, если мои материалы вас маленько травмируют… – Тимошкин как-то нехорошо ухмыльнулся. – Естественно, в моральном плане.
– Ничего, я выдержу.
– Что ж, коли так…
Тимошкин щелчком отправил к Паленому несколько листков, сколотых примитивной канцелярской скрепкой. Этим жестом, скорее всего, он хотел выразить свою независимость – при всем том.
– Читайте и наслаждайтесь, – сказал капитан, закуривая. – Это краткие выдержки, так сказать, эссе. Не мог же я притащить сюда гору материалов из наших архивов.
Паленый прочитал. И вынужден был признать, что Тимошкин – очень умный и опасный человек. То, что капитан по крохам наклевал в архивных загашниках, неожиданно выросло до размеров небоскреба. И когда только успел?
Действительно, сведения были из разных источников. До Тимошкина никто не додумался собрать их вместе и проанализировать. Картина получалась впечатляющей.
Город служил перевалочной базой наркотрафика. Часть зелья, поставляемого из различных районов Средней Азии, оседала в области, но в основном опасные во всех отношениях грузы следовали дальше.
Куда? Дальнейший маршрут наркоты Тимошкину выяснить не удалось. Но для Паленого это было не суть важно.
Главное заключалось в другом – в городе действовала группа лиц, занимающаяся наркоторговлей. Причем оптом. И ее состав Тимошкин запечатлел на бумаге: Виленчик,
