И мысленно добавил: 'Такая же балаболка, как и ты…'
– Познакомь. Гляну. У меня глаз – алмаз.
Мы подошли к белой 'девятке'.
Сидор встретил нас злым прищуром. Его 'узи' смотрел прямо в грудь Волкодава.
– Э, братан, спрячь свою 'дуру', здесь все свои, – фамильярно подмигнул ему Волкодав.
– Все нормально, – успокоил я Сидора. – Мы договорились обо всем. Что с тобой?
Сидор уронил автомат на сиденье и, выпучив глаза, что-то пытался произнести, тыкая пальцем в сторону Волкодава.
В конце концов его прорвало:
– Това… Товарищ старший лейтенант! Левада… Волкодав, это ты?!
– Моб твою ять! Сержант Акулькин? Акула?! Чтоб я пропал… Ни хрена себе денек… Послушай, Акула, мы ведь по тебе тризну справили.
– Живой я, Волкодав, бля буду, живо-о-ой! Рано тризну, еще рано… Столько лет прошло…
И они крепко обнялись.
Обалдевшие 'медбратья' и иже с ними в немом изумлении таращились на тискающих друг друга Сидора и Волкодава.
Не знаю, как Волкодав, мне не было видно его лица, а Сидор плакал, словно ребенок, и при этом счастливо улыбался.
Опер
Город, который я знал с детства как свои пять пальцев, город, где до сегодняшнего вечера любое дерево готово было укрыть меня от дождя, а каждый пес в предместье встречал Серегу Ведерникова счастливым лаем, чтобы выразить свое расположение, в мгновение ока стал чужим и злобным.
Темные подворотни отвечали на звук шагов гулким эхом, словно стараясь выдать возможным моим преследователям направление, куда я шел. А когда я пытался ступать бесшумно, они еще больше мрачнели, тихо но угрожающе шурша и шипя, словно где-то в глубине дворов в брачную пору сплетались в фантасмагорическом танце клубки змей.
Иногда мимо меня проезжали машины, и тогда приходилось нырять в первое попавшееся на пути парадное от света фар.
Несколько раз, играя таким образом в пятнашки с судьбой, я натыкался в подъездах на влюбленные парочки.
И могу себе представить состояние сумасбродных полуночников, когда их горячие лобзания прерывал дюжий детина с пистолетом в руке…
Я не плутал по городу, чтобы оторваться от погони или чего-то подобного: трудно представить, что у моих недоброжелателей – скажем так – хватило ума, а главное, человеческих ресурсов для глубоко эшелонированного наружного наблюдения.
Им и в голову не могло прийти, что такой великолепный и простой до гениальности план провалится всего лишь из-за дурной привычки.
Воистину, курение – зло.
И наверное, никто из их хозяев не удосужился поинтересоваться моим досье, где отражена служба в Афгане. Там мне приходилось не только командовать взводом в мотопехоте, а и ходить по тылам 'духов' в составе спецподразделения армейской разведки.
Впрочем, возможно эти засекреченные данные и не попали на стол военкому, когда я с огромным облегчением снял просоленную и пропыленную маскировочную робу, пытаясь как можно быстрее выбросить из памяти все кровавые ужасы этой поганой войны.
Как бы там ни было, но меня они явно недооценили…
Я шел по городу, и, не скрою, слегка мандражировал. Кто воевал, тот знает, что абсолютно храбрым бывает или пьяный в стельку или конченый, у которого шарики наехали на ролики.в
Я высматривал предполагаемые 'хвосты', маневрировал, стараясь рубить даже не выявленные (на всякий случай, береженого Бог бережет), и размышлял.
Где я ошибся?
По идее, в очереди за саваном я должен быть по меньшей мере четвертым, а то и пятым…
По здравом размышлении выходило, что Саенко сдрейфил.
Оно и понятно – высокое начальство, давшее 'добро' на разработку губернатора, далеко, а сам Шалычев рядышком, под боком.
И если, паче чаяния, ему станет известно, что начальник УБОП не в его команде, и к тому же чересчур ретив, то не спасут Саенко ни сановные покровители, ни полковничьи погоны, ни охрана, без которой наш 'полированный' в последнее время шагу не ступал.
Итак, Саенко сдал меня со всеми потрохами.
Теперь губернатор знает, что он в немилости и что в скором времени от него могут только перья полететь – такие дела обычно подконтрольны администрации президента, а значит, и самому президенту, и, естественно, охота на Шалычева началась по его соизволению.
Как губернатор должен поступить, чтобы недовольство своей персоной спустить на тормозах?
Вот именно – избавиться от компрометирующих связей и улик. Это в первую очередь.
А во вторую – поднять на дыбы своих сторонников и прихлебателей, имеющих вес в столичных кругах. Этого прижать, того уболтать, где замять, кого перекупить, что вылизать до блеска – и все дела.
Чего-чего, а денег Шалычеву хватит, чтобы накормить до отвала не только толпу чиновников, но и самого президента, привыкшего в свою компартийную бытность к подношениям разной шушеры рангом пониже.
Но почему я один из первых в очереди на отстрел?
Видеозапись, все дело в ней… Чтобы мент недоразвитый случаем не вякнул где-то кому- то, что не положено по штату.
Оно вроде бы и не так важно, но ведь от маленького камешка по воде могут пойти большие круги…
Стоп!
Так вот почему меня ждали, вот почему не сразу пустили в расход – они предполагают, что я сделал копию видеозаписи.
Правильно мыслят, сукины дети… А это значит… точно! Есть! Еще поживем!
Это значит, что копия – мой страховой полис!
И еще – о ней должен узнать Саенко.
Обязательно!
Ведь он, по-моему, так и не доложил о новых материалах в деле Шалычева генералу… Не доложил! И судя по всему, пошел прямиком к губернатору.
Вот сучара хитровыдрюченный… Ну теперь посмотрим, кто у кого на крючке… – Кто там? На удивление, голос не сонный, а даже, я бы сказал, наоборот.
– Жанна… – начинаю я – и неожиданно теряюсь.
Ни фига себе! Ситуация – без слез не придумаешь.
