сном.
Разбудил меня Гоша. Пошатываясь и спотыкаясь о мебель, он ходил туда-сюда и неприязненно бубнил:
Пришел… улегся… Как дома.
Я приоткрыл глаза и посмотрел на него из-под век. В подвале было достаточно светло – на крюке, закрепленном в потолке, висел зажженный фонарь 'Летучая мышь' – и я рассмотрел все, что хотел.
Убрать со стола никто и не подумал. Антонина спала на импровизированном ложе из картонных яшиков, прикрытых каким-то тряпьем. В канделябре горела только одна свеча; присмотревшись, я наконец увидел то, что не замечал раньше – старинный осветительный прибор стоял перед дешевой бумажной иконой.
Интересно, подумал я вяло, кто из них верующий – Антонина или Гоша? Скорее всего, решил я после некоторого раздумья, никто. Иконка – дань моде, поразившей страну от самых верхов до нижайших низов.
Иногда я просто ухохатываюсь, наблюдая, как бывший партбосс (а ныне большой демократ), прежде ревностный гонитель христианской веры, истово крестится и бьет поклоны в той самой церкви, которую он не успел закрыть или снести с лица земли, У него просто руки до нее не дошли.
Это каким же нужно быть бесстыдным, чтобы прийти в храм со своей грязной ублюдочной душонкой к тому, кто проповедовал человеколюбие, порядочность и честность в мыслях и поступках; за что, кстати, его и распяли – такие же оборотни, как и наш партайгеноссе.
– Тошка! – позвал Гоша свою сожительницу. – Слышь, Антонина! Да проснись ты, лахудра!!!
– Мр-р-р… – раздалось ему в ответ.
– Вот зараза… – Гоша подошел к Антонине и пнул ее ногой. – Подними свой зад и выслушай меня.
– Отстань, – буркнула Антонина, накрываясь с головой.
– Нет, ты встанешь, встанешь!
Гоша схватил веник – вернее, то, что от него осталось – и начал колошматить Антонину. Она проснулась и некоторое время ничего не могла понять.
– Твоему Петрухе тут неча делать! – воинственно заявил Гоша, быстро спрятав веник за спину. Он такой же мой, как и твой…
Антонина кряхтя встала, подошла к питьевому баку и жадно выпила полный ковшик вместимостью никак не меньше литра.
Ты чевой тут разоряешься!? – гневно спросила она Гошу, плеснув себе в лицо водой из ковшика. – Ляг и спи.
А где мне спать? Вона, посмотри… – Гоша зло ткнул пальцем в мою сторону. – Раскинулси, как барин.
Ложись на мое место, – примирительно сказала Антонина. Ей явно не хотелось ссориться с денежным мешком в лице бомжа Петрухи.
Еше чего! – Гоша взвился, как ужаленный. – Ишь, раскудахталась. Ложись… на мое место… -перекривил он свою подругу. – Приходют тут разные… паразиты, покоя нету. Буди его!
Сам буди, – огрызнулась Антонина.
Она подошла к столу и, слив с водочных бутылок остатки, врастяжку выпила, словно в стаканчике было не каких-то там несколько капель, а как минимум сто грамм.
И разбужу! – продолжал духариться Гоша. – Прутом по кумполу.
Нужно было вставать, чтобы примирить шебутную семейку. Тем более, что спиртное и короткий отдых очистили мозги до полной прозрачности и в них начали созревать толковые мысли.
– Ну, я пошел, – сказал я, бодро вскочив на ноги. – Спасибочки за компанию. Мне пора.
– А может, останешься?.. – с надеждой спросила Антонина, облизываясь, как кошка, которая заслышала запах валерианы.
Наверное, она рассчитывала на продолжение застолья. Но я вынужден был ее разочаровать.
– Не могу. Некогда. Как-нибудь в другой раз…
Я покосился на безмолвного Гошу – и едва не рассмеялся. Ревнивец вмиг позабыл про свои претензии ко мне и смотрел на меня с подобострастной улыбкой. Судя по всему, он тоже смекнул, что вытолкать меня взашей никогда не поздно, а в кои веки еще им может обломиться такая лафа.
Но у меня уже были другие планы, и н без сожаления покинул обитель бомжей, пообещав навестить их еще когда-нибудь. Думаю, что ни Антонина, ни Гоша мне не поверили. И я знал, почему.
Я был, как предполагали эти отверженные, таким же, как и они, а у бомжа бывает загад только на один день.
Впрочем, и обычный, вполне обеспеченный, гражданин вряд ли возьмет на себя смелость утверждать, что он может как-то влиять на продолжительность своей жизни. Просто нижняя ступенька лестницы, ведущей на тот свет (а именно на пей обретались бомжи), гораздо короче и хлипче тех ступеней, что находятся наверху…
Я решил поговорить с Каролиной напрямую. Зачем строить разные версии, переживать, мучиться в догадках и предположениях, если можно, глядя друг другу в глаза, за несколько минут решить массу проблем и покончить с неопределенностью.
Я был совершенно спокоен и какой-то заледеневший. Так уж получилось, что именно в подвале среди бомжей я вдруг стал прежним Иво – беспощадным, решительным и хладнокровным как кобра, которая вышла на ночную охоту.
На город опустилась ночь. Электронные часы на мэрии, мимо которой я шел домой, бегущей строкой показывали двенадцатый час. В моем доме светились окна лишь нескольких квартир, в том числе и той, в которой жил когда-то и я.
Когда-то жил… Черт побери! Язык сам повернул не в ту сторону. Это же надо – я не был дома всего ничего, а кажется, что отсутствовал как минимум год.
Я опять подошел к дому окольным путем – через арку. И снова я сразу же вычислил чужую машину, теперь уже прозаические 'жигули' шестой модели, которые скромно приткнулись под боком у здоровенного 'джипа'.
Наверное, те, кто в ней сидел, думали, что таким образом они здорово замаскировались. Я только мысленно рассмеялся от такой наивности.
Увы, на этот раз в салоне 'жигулей' курящих не оказалось, поэтому я не смог определить, насколько верны мои предположения насчет сотрудников наружного наблюдения, поджидающих кровожадного маньяка Иво Арсеньева, на совести которого три загубленные души.
Впрочем, нельзя было исключать вариант, что я или ошибаюсь насчет наружки, или топтуны покинули салон машины, чтобы немного размяться.
Такая мысль появилась у меня после получасового сидения в засаде под аркой. Ни одна подозрительная тень не мелькнула вблизи моего дома; даже псы и кошки гуляли в других местах.
Чего я жду? Этот вопрос еще формулировался в голове, а я уже покинул убежище и направился к своему подъезду.
